Голые среди волков - Бруно Апиц

Фёрсте не отвечал на приятельское подмигивание, но лицо его не выказывало и недовольства. Шюпп считал это хорошим признаком. Полный надежды, направился он теперь с ящиком инструментов к воротам. Отмечаться на вахте электрику не требовалось, его удостоверение обеспечивало ему свободный выход из лагерной зоны. Он принялся возиться у здания комендатуры, проверяя кабель к микрофону. Этот кабель выходил из кабинета коменданта и, обогнув здание, шел в лагерь. В этот час у ворот было тихо. Дежурный блокфюрер топтался у окошка, томясь от скуки. Время от времени он подходил к Шюппу и глазел, как тот проверяет контакты.

– Что-нибудь неладно? – спросил он.

– Пока еще нет, – философски изрек Шюпп. – Но если комендант включит микрофон и тот окажется неисправным, то поднимется буча. – Шюпп постучал пальцем по контактному стерженьку. – Дело в том, что это изделие военного времени, а с ним всегда что-нибудь случается. Вот посмотрите, здесь внутри пластинки, они часто перегорают.

Блокфюреру стало скучно.

– Заткнись! – добродушно буркнул он. Объяснения Шюппа его не интересовали.

Шюпп был доволен. Он выискивал одно занятие за другим. Уборщик карцера должен был появиться с минуты на минуту. В самом деле, вскоре лязгнула железная решетка карцера и показался Фёрсте. Отметившись у блокфюрера, он отправился на прогулку. Шюпп весь напрягся. Обстоятельно исследовав контакт, он пошел вдоль кабеля.

– У вас проводка исправна? – непринужденно спросил он Фёрсте так, чтобы блокфюрер мог его слышать.

Уборщик, удивленный столь непосредственным обращением, глянул на Шюппа и ответил коротким кивком. Незаметно для блокфюрера Шюпп зажмурил один глаз. Фёрсте уловил этот тайный знак, но не подал виду. Для Шюппа началась вторая фаза маневра. Проверяя кабель, он прошел в ворота и обогнул здание комендатуры. Если его знак пробудил у Фёрсте любопытство, тот будет искать встречи. На это Шюпп и рассчитывал. Он с удовлетворением отметил, что уборщик хочет подойти ближе и вопросительно смотрит на него. Шюпп, возясь с кабелем, сквозь зубы процедил:

– Жаль, я бы не прочь починить вам проводку!.. Что им надо от Гефеля? – скороговоркой добавил он.

Фёрсте прошел мимо в сторону ворот, чтобы показаться блокфюреру. Шюпп был как на иголках. Решающее слово сказано. Как отзовется уборщик? По его виду ничего нельзя было понять. Он спокойно продолжал прогулку. Но когда он опять проходил мимо Шюппа, тот заметил в лице уборщика что-то новое: черты его лица были по-прежнему строги и неподвижны, но, поравнявшись с Шюппом, он медленно опустил глаза. Это означало согласие. Для Шюппа теперь все было ясно. Он повесил ящик с инструментами через плечо. Кабель микрофона оказался в порядке.

Возвратившись к Кремеру, он сказал:

– Думаю, дело пойдет!

Сеть лагерного Сопротивления, состоявшая из групп по пять человек, охватывала все национальности. В каждом бараке была одна, а то и несколько таких групп. Только сами участники, входящие в группу, знали друг друга. У ИЛКа была разработана система оповещения. Связные заботились о том, чтобы новости и приказы быстро доходили до руководителей групп, а те, в свою очередь, осведомляли отдельных членов.

У Бохова был только один связной, который передавал его указания инструкторам, причем те понятия не имели, откуда это шло… Встретиться со связным Бохов мог только после вечерней поверки. Ожидание было томительно. Но теперь его сообщение, как искра, полетело по лагерю, от барака к бараку, и вскоре каждый участник групп Сопротивления знал об опасности, знал, что всякие собрания и военное обучение прекращаются. Вся организация, пока существовала опасность, должна была замереть. Каждый понимал, что обязан молчать и в случае ареста унести тайну с собой в могилу.

Парализующий страх, исходивший от безмолвного карцера, распространился повсюду.

В эту ночь уборщик карцера не спал. Он лежал на тюфяке в камере и ждал. Мандрил в эту пору обычно пьянствовал в столовой. По возвращении он нередко вытаскивал кого-либо из арестантов и у себя в комнате самовольно учинял ему допрос. По воплям, разносившимся в ночной тишине, уборщик мог определить «степень» допроса. Иногда Фёрсте вызывали, и он должен был волочить залитое кровью тело обратно в камеру. Бывало и так, что по утрам, до того как приходили носильщики, он обнаруживал под койкой Мандрила мертвеца. Тогда уборщик перетаскивал его в умывальную.

В карцере стояла мертвая тишина. Фёрсте лежал, закинув руки за голову. Сколько же сейчас времени? За стенами шелестел непрекращающийся дождь. Фёрсте было задремал, но вдруг очнулся, как от толчка. Коридор ожил.

Раздались тяжелые шаги. Фёрсте прислушался, он уже окончательно проснулся. По шагам, прошаркавшим мимо его камеры, он узнал Мандрила. Вместе с Мандрилом явились Райнебот и Клуттиг, они сбросили с себя мокрые плащи. Райнебот сел на койку; Клуттиг в расстегнутом кителе беспокойно сновал по комнате. На столе Мандрила белел освещенный изнутри череп. Рядом лежала плеть из длинных кожаных ремней, сшитых в гибкий, квадратного сечения жгут с толстыми латунными кнопками. Они служили для украшения.

Подталкиваемые Мандрилом, Кропинский и Гефель вошли в комнату и остановились, шатаясь и дрожа. Их одежда была еще мокрой. Кропинский стоял, согнувшись и втянув голову в плечи. Его знобило. Гефель тоже трясся от холода. Челюсти его дрожали. Он попытался их сжать, но от этого зубы застучали еще сильнее.

Райнебот разглядывал обоих с интересом знатока. Побои, видимо, сделали свое дело. Он неторопливо поднялся.

– Слушайте, вы, – высокомерно начал он. – Сегодня мы с вами только шутили. А теперь дело пойдет всерьез.

Для начала он снова выбрал Кропинского.

– Я вижу, ты хорошо усвоил немецкий язык. Браво, сынок! – Он взял со стола плеть и покачал ею в воздухе, касаясь носа Кропинского.

– Куда вы дели жидовского ублюдка? – По лицу Кропинского прошла судорога. Он посмотрел на Райнебота, и в его взгляде была мольба. Тот взмахнул плетью. – Считаю до трех, отвечай! – Кропинский сжал губы, лицо его задрожало, словно он собирался заплакать. – Раз… два… три…

Кропинский решительно покачал головой. Райнебот дважды хлестнул его по лицу. Кропинский дико закричал. Удары свистели… Ослепленный, он отпрянул, наткнулся на Клуттига, тот пнул его обратно, и поляк закачался под градом ударов, пока не рухнул с глухим стоном. Райнебот продолжал яростно стегать упавшего, который катался по полу. Все это происходило за спиной у Гефеля. Он стоял, вытянув шею, и прислушивался, перед его отсутствующим взглядом застыло серое лицо Мандрила. Тот, казалось, что-то обдумывал, посматривая на прыгающий кадык Гефеля. Неожиданно Мандрил положил свои огромные ручищи на шею Гефеля и большими пальцами сдавил ему гортань. У Гефеля потемнело в глазах, его тошнило, он