Голые среди волков - Бруно Апиц

страха мутилось сознание, и он опять вспоминал тот ужасный миг, когда мостик между силой и волей грозил рухнуть… Вот почему он искал опоры в Кропинском и чуть не молил его о поддержке.

– Теперь ты понимаешь, зачем им нужны имена?

– Но ты их не выдать?

– Выдать, выдать… Я не хочу выдать! Но меня снова подвесят, и я больше не выдержу!

Кропинский понимал его, он хотел помочь и не мог ничего предложить, кроме своей готовности страдать вместе с другом.

– Я тоже буду висеть, и я теперь все знать, как ты. Мы бедный маленький люди и совсем одни, и никто нас не защитить. Но мы ничего не сказать, ни слово. Правда, Андре, мы не сказать ни слово? Мы кричать, всегда кричать, когда они хотеть имена. Это лучше, чем мы сказать…

Простые слова Кропинского вызвали у Гефеля искреннее чувство благодарности.

– Да, ты… ты прав. Мы просто будем кричать, верно? Тогда мы ничего не выдадим.

Так они помогали друг другу и пользовались слабостью, как силой, укрепляя устои моста, дабы он не рухнул под приближавшимся новым напором стихии.

Утро Кремер провел в мучительной неизвестности. Бохов уже побывал у него, но Кремер ничего не мог ему сообщить, он не знал даже, удастся ли Шюппу проникнуть в карцер. Кремера, как старосту, часто вызывали к воротам. Прогулка туда была не из приятных. Сегодня Райнебот уже дважды вызывал его. Вот громкоговоритель снова щелкнул, и в комнате Кремера раздался квакающий голос коменданта:

– Староста, к воротам! Да поживей!

Кремер надел пальто, напялил шапку. «Что этому черту еще надо?»

Кремер бежал через аппельплац к воротам, как по тонкому льду. Долго ли выдержит этот лед?.. Может быть, Гефеля уже заставили говорить? За себя Кремер мог поручиться, что бы ни случилось. Он знал, что его даже в самый опасный момент не одолеет слабость. Пульс у него всегда бился ровно. Он умел обуздывать чувства, поэтому его голова оставалась ясной, и Кремер при всей своей страстности всегда сохранял хладнокровие. Это давало ему большое преимущество над противником.

Он спокойно смотрел на Райнебота. Тот уселся на край стола и даже предложил Кремеру сигарету.

– Я некурящий.

– Ах, верно! Наш лагерный староста ведь не курит!.. Странный староста…

Лицо Кремера было непроницаемо, и Райнебот не мог понять, принял ли Кремер его шутку. Закуривая, Райнебот решил брать быка за рога.

– Про Гефеля вы, наверно, знаете?

– Так точно, господин комендант, два человека с вещевого склада арестованы по обвинению в укрывательстве ребенка.

– Вы хорошо осведомлены.

– К этому меня обязывает должность лагерного старосты.

– Тогда вы, наверно, также знаете, что произошло этой ночью в карцере?

– Нет.

– Гефель умер.

Райнебот прищурил глаз, словно прицелился из пистолета, но ничего не уловил. Ни в глазах Кремера, ни в выражении его лица. В черепную коробку Кремера он заглянуть не мог. А там мелькнула уверенная мысль: «Врешь!» Своей невозмутимостью Кремер выбивал у Райнебота почву из-под ног. Эсэсовец отвернулся и заметил с напускным равнодушием:

– К вечерней поверке спишите двоих из общего состава: Гефеля и этого поляка, как его…

– Кропинского.

– Да, Кропинского, – сердито бросил он. Молодой комендант все больше терял власть над собой и допускал ошибки. – Эти двое, можно сказать, окочурились вовремя! – Он скривил губы. Райнебот умел произносить даже грубое слово элегантно. – Вы, наверно, рады, а? – Его взгляд скользнул по лицу Кремера. – Но тут вышла маленькая неувязка. Перед своей блаженной кончиной оба покаялись.

Кремер высоко поднял брови:

– Значит, ребенка нашли?

Он перехитрил лису. Райнебот опять допустил ошибку.

– Ребенка?.. Да, это благодаря ему мы напали на след.

Теперь ложь стала явной! Ведь «покаяться» мог только Гефель, Кропинский ничего не знал. А Гефель, значит, жив и ни в чем не признался!

Так они поговорили вокруг да около, то касаясь дела, то избегая его. Райнебот не преуспел и опасался, что наболтал лишнего. Но ему хотелось посмаковать скрытую угрозу. Он подошел вплотную к Кремеру и опять «прицелился»:

– Так вот, спишите со счета.

– Слушаюсь!

Кремер выдержал его взгляд, не моргнув. Они стояли друг против друга и огромным напряжением воли держали себя в руках. Взгляд Райнебота стал зловещим, комендант почувствовал, что он не в силах сдерживаться и вот-вот обрушится на Кремера. Но он ни малейшим жестом не выдал своего состояния и только кивнул:

– Идите!

Когда Кремер ушел, Райнебот отшвырнул сигарету, сунул руки в карманы и плюхнулся на стул. «Психологический путь» он сам себе отрезал!..

«А что, если они в самом деле прикончили Гефеля?.. Вычеркивать из списков живого человека как умершего? Такого еще никогда не было!» С тяжелыми мыслями вернулся Кремер в свой барак.

Что, если Райнебот сказал правду? Как узнать: правда это или ложь?.. Речь ведь шла не о ребенке!

Невероятно тревожными были часы ожидания с того момента, как Гефеля посадили в карцер! В любую минуту мог произойти взрыв. И тогда разом блокфюреры бросились бы в бараки, где находились подпольщики. Меньше чем за час они схватили бы этих людей. И карцер стал бы их последним этапом!

Если Кремеру, когда он шел к Райнеботу, казалось, будто он ступает по тонкому льду, то обратный путь он совершал, словно по узким мосткам над пропастью. Едва он обогнул здание канцелярии, как из громкоговорителя раздалось:

– Электрика к воротам!

Кремер остановился. Приказ повторили:

– Электрика к воротам, живо!

Кремер повернулся и побежал к мастерской. Шюпп с ящиком инструментов через плечо шел ему навстречу.

– Дело клеится, Вальтер!

Они быстро обменялись новостями.

– Гефель якобы умер…

У Шюппа от ужаса округлились глаза.

– Сходи, Генрих, – напутствовал его Кремер, – может, узнаешь точнее.

Шюпп зашагал прочь. Кремер смотрел ему вслед.

Фёрсте сдержал слово. По непонятной причине в карцере погасло электричество. Перегорели предохранители. Шюпп обследовал электрический чайник в комнате Мандрила и попросил, чтобы Фёрсте ему помог. Мандрил с недоверчивым видом стоял тут же, он неохотно допустил заключенного в свои владения. Между Шюппом и Фёрсте установилось молчаливое взаимопонимание. Шюпп кратко объяснил уборщику, что тот должен делать: держать чайник, пока он отвинчивает шурупы. Тщательно осмотрев спираль и контакты, он не нашел никакого повреждения.

– Чайник в порядке, – объявил Шюпп и добавил чуть живее: – В случае короткого замыкания обычно виноваты эти штуки.

– Хватит болтать, – грубо оборвал его Мандрил, – и чини, что надо.

– Слушаюсь, господин гауптшарфюрер, – отозвался Шюпп и стал обращаться к Фёрсте лишь с деловыми замечаниями.

Проверяя выключатели, он заметил:

– Проводка, кажется, не дышит…

Верным чутьем заключенного уборщик понял намек.

Взаимопонимание, установившееся между заключенными, позволило