Обещание острова - Софи Таль Мен

– Оливия?

– Мне страшно… У Розы жар, сорок градусов, и у меня не получается сбить температуру.

Они помолчали. За это время он окончательно вынырнул из сна, заново подключился к реальности, осознал сказанное Оливией.

– Жар? Когда это началось?

– Когда она вернулась из садика, я заметила, что она какая-то вялая. Сначала я решила, что она устала… Я себя ругаю за то, что слишком поздно измерила ей температуру.

– Какой смысл себя винить, – пробормотал он; во рту у него пересохло.

– Смысл есть! – простонала она. – Ей плохо, я никогда ее такой не видела. А когда я ее бужу, она бредит. Рассказывает не пойми что, честное слово! Я не знаю, как быть… Алексис, ты слышишь меня?

– Да, слышу.

– Что я могу сделать?

Алекс немного подумал, и у него нашелся единственный ответ:

– Сейчас приеду.

Какие советы он мог дать на расстоянии, не увидев девочку? Отчаяние Оливии было таким сильным, что другого выбора не существовало: он должен быть там. Она физически нуждалась в том, чтобы он был рядом. Поэтому подняться, одеться и прыгнуть в автомобиль посреди ночи не составило для него труда. Как и найти дом по скудной информации, которой она с ним поделилась. «В поселке на самом верху, за часовней. Грунтовая дорога. Дом с синими ставнями. Американский почтовый ящик». Разве не этот дом он выбрал, раздумывая, где она живет? На самом верху холма? Рядом со стенами, оплакивающими умерших? Пейзаж, освещенный полной луной, предстал перед ним почти таким же четким, как при свете дня. И Оливия тоже – она ждала его в самом начале подъездной дороги и возникла в свете фар, утопая в белой с голубыми бликами ночной рубашке. Присмотревшись, он понял, что она недавно плакала.

– Наконец-то ты здесь! – Она схватила его дрожащими пальцами, торопясь отвести в дом.

Комната Розы была на втором этаже; ее слабо освещал ночник, отбрасывающий вращающиеся звездочки на стены и потолок. Личико спящей девочки с мокрой салфеткой на лбу едва выступало из-под одеяла, и Алексис стал рядом с ней на колени.

– Свет ее пугает, – предупредила Оливия, когда он включил настольную лампу и прогнал с потолка поблескивающие звезды.

– Я не смогу осмотреть ее в темноте.

– Она видит каких-то человечков, которые набрасываются на нее… Это очень страшно.

– У нее галлюцинации, вызванные жаром.

Он старался говорить спокойно и уверенно, но приподняв одеяло и увидев мокрое от пота маленькое тельце, задрожал. В мозгу замигала, как маяк, картинка: маленькая сирийка, которую он так и не смог спасти. Он с невероятной четкостью увидел всю сцену целиком. Бдение над покойной в центре хаоса. Молчание, запах крови, мучения из-за чувства вины. Алексис зажмурился и взял себя в руки.

– Главное правило: если надо сбить температуру у ребенка, – заявил он, поворачиваясь к Оливии и стараясь говорить как можно размереннее, – следует снять все, что его укрывает: одеяло, пижаму…

На этот раз женщина, не моргнув, подчинилась и так осторожно раздела девочку, что та не проснулась. В это время врач вынул из чемоданчика все необходимое и приступил к осмотру. В легких нет хрипов, кожа чистая, без сыпи, затылок не напряжен, живот мягкий. Он удалял один возможный диагноз за другим, ощущая, как тревожный взгляд Оливии давит ему на плечо.

– Ну и?

– Можешь легонько повернуть ей голову, я посмотрю уши?

Роза отреагировала на прикосновение отоскопа. Она вздохнула, мигнула, но продолжила спать. Барабанные перепонки показались ему нормальными, без следов воспаления.

– Во всяком случае, она ни на что не жаловалась, – уточнила мать, напряженно следя за всеми его действиями. – Нигде никакой боли.

– Мне придется ее разбудить, чтобы все окончательно проверить.

Оливия сжала ладошку ребенка и позволила врачу действовать.

Его осторожность, мягкость, с какой он разговаривал с Розой, поразили Оливию. Девочка в полудреме несколько раз покачала головой, не скривившись, и даже согласилась открыть рот и сказать «А-а-а-а» стоящему напротив дяде, который светил на нее чем-то странным.

– Я не нашел повода для беспокойства, – заявил он матери, пряча инструменты.

– Правда?

– Я считаю, что это какой-то вирус. Ничего особенного при осмотре я не обнаружил… А теперь пусть спит, ей нужен отдых.

Женщина выглядела скорее удивленной, чем успокоенной, но вышла из комнаты вслед за врачом. Часы над лестницей показывали три утра, и Алексис спросил себя, какие еще сюрпризы приготовила для него эта ночь.

Все началось около десяти вечера, когда ему сообщили о кончине пациента из Кермарьо. Алексис приехал в его дом, чтобы оформить свидетельство о смерти. Жена отнеслась к случившемуся спокойно, с грустью и одновременно с облегчением. Она поблагодарила Алексиса за заботу, и он счел себя обязанным ненадолго задержаться и поговорить с ней. Встреча лицом к лицу со смертью всегда затрагивала его за живое. Страх при мысли, что однажды это произойдет и с тобой. Чувство беспомощности перед судьбой.

Вернувшись домой, Алексис долго не ложился. Около полуночи его мысли прервал очередной телефонный звонок. Медсестра из дома престарелых просила приехать, чтобы поставить катетер пациенту с задержкой мочи. Дорога туда и обратно заняла у него всего полчаса, но у него возникло подозрение, что срочные вызовы на этом не закончатся. Он долго ворочался в постели и не мог уснуть. Сколько он на самом деле проспал до звонка Оливии? Совсем мало. И сколько часов у него оставалось на сон до первых консультаций? Он мог бы выписать рецепт и сразу уйти, но догадался, что Оливия хочет услышать объяснения. И чтобы он побыл с ней. Поэтому он зашел в гостиную и плюхнулся на диван.

– Думаешь, это грипп? – поторопилась она с вопросом, придвигая стул, чтобы сесть напротив.

Он пожал плечами:

– Может грипп… Или розеола. Ее еще называют краснухой или шестой болезнью. Она дает очень высокую температуру.

– Разве при краснухе не бывает сыпи?

– Бывает… Высыпает на четвертый день, когда температура спадает. Если это произойдет, мы узнаем диагноз.

Женщина вздохнула, потерла лицо. Она тоже была измучена.

– Где она это подхватила?

– В питательной среде под названием детский сад, – ответил он первое, что пришло на ум, и откинул голову на спинку дивана.

– Мне остается только бросить работу и устроить детский сад на дому.

– Разумное решение в три часа ночи!

Она на мгновение улыбнулась, а потом ее лицо снова помрачнело. Их взгляды резко столкнулись, как будто им нужно было задать друг другу много вопросов. Причем молча. Черные глаза погрузились в ярко-зеленые в поисках уверенности и многого другого. Это волновало.

– Мне остаться? – в конце концов предложил он, слегка обескураженный.