Обещание острова - Софи Таль Мен

Тем более что и в скорой помощи, и у «Врачей без границ», и в медицине общего профиля строгое расписание отсутствовало, а понедельник не был каким-то особым днем. Однако этим воскресным вечером, лежа в постели и уставившись в прямоугольник усыпанного звездами неба, он впервые испугался завтрашнего дня. Или, скорее, расспросов пациентов, пустого кресла, которое будет попадаться ему на глаза всякий раз, когда он будет идти по прихожей, и грустного взгляда собаки. Как не чувствовать себя виноватым? Разве он не был в последние дни ближе к Джо, чем кто бы то ни было? Разве не был его соседом? Почему он ничего не заметил? И в ту проклятую субботу он не увидел его, не позвал, не постучал к нему в дверь. Опьяненный телом Оливии, он предпочел оставаться в одиночестве в своем коконе. Его унес смерч эмоций такой силы, такое жгучее желание обрушилось на него, что ему понадобился целый день на то, чтобы прийти в себя. Ему нужно было сбросить напряжение, и он ушел бродить по острову, окутанный облаком сладкой меланхолии.

Ноги, словно по волшебству, привели его по следам Оливии в западную часть острова. Он шел по селению Келюи, ее селению, и наугад выбрал дом, где, по его разумению, она должна жить, самый красивый из всех домов. Полюбовался мостками для стирки белья, расположенными внизу, потом забрался на холм и заглянул в часовню.

Внутри он оробел. Это место излучало тишину, свежесть, значительность. Казалось, ее стены оплакивают ушедших из этого мира. На эту мысль наводили таблички рядом с приношениями по обету и макеты рыболовецких судов. Алексис зажег свечку и немного посидел, чтобы дать отдохнуть разболевшейся ноге. Аромат духов Оливии все еще оставался с ним, словно им пропиталась его кожа и ткань одежды. Или это был всего лишь плод воображения?

Он не встретил на улицах поселка ни одного жителя, никого, кроме группы туристов и нескольких велосипедистов. В большинстве домов ставни были закрыты, и Алексис задумался, почему Оливия живет в таком глухом месте. Сознательно ли она его выбрала? Или просто ухватилась за первую попавшуюся возможность? Он почти ничего не знал о ее жизни. Но чем больше узнавал, тем острее становилось его любопытство.

Вернувшись с прогулки, Алексис так торопился снова оказаться там, где она была с ним в последний раз, что не удосужился остановиться на этаже Джо, не обратил внимания на звуки, свидетельствующие о его присутствии, и сразу поднялся к себе. У себя на столе он нашел листок с серией упражнений и эспандер для их выполнения. Поднять большие пальцы ног вверх, наклонить бюст вперед… Он постарался все сделать. Повторил по несколько раз, растягивая зажатую ногой резинку, чтобы увеличить усилия. Джо наверняка посмеялся бы над ним, увидев его за этим занятием, и сказал бы что-то вроде: «Тебе придется как следует поработать, дружок! Ты такой же гибкий, как ручка метлы…» И ушел бы, улыбаясь и прихватив пару банок пива из холодильника.

Но тем вечером Джо не пришел. И уже никогда не придет, подумал Алексис. Без него дом показался ему унылым. Джек-рассел, уставившийся на него с видом побитого, наверняка чувствовал то же самое. Когда он вскочил на кровать и улегся у него в ногах, на место, принадлежавшее ему по праву в комнате Джо, у Алексиса не хватило духу его прогнать. С той минуты, как его привели на причал, Прозак оставался непривычно тихим. Пес слишком долго лаял и потерял голос. Тоска, явственно читавшаяся в его глазах, и напряженный взгляд вызывали у Алексиса ощущение неловкости. Ему пришла на ум фраза Ромена Гари: «Единственное место в мире, где можно встретить человека, достойного этого названия, – это взгляд собаки». Алексис, пожалуй, не был готов полностью согласиться с этим утверждением, но выразительность взгляда Прозака впечатляла.

– Прозак – это часть самого кабинета, – категорично заявил ему утром Ян, опасаясь, как бы Алексис не надумал прогнать его.

– А куда он денется после моего отъезда?

– Всему свое время, мой мальчик.

Это обращение вернуло его на несколько десятилетий назад, и у Алексиса не нашлось сил, чтобы возразить. Он только что возвратился, несколько часов проплавав вдоль скал и все время боясь наткнуться на труп.

Ян мог называть его «мой мальчик» или даже «голубчик», если ему так нравилось, Алексису было плевать. Поиски оказались бесплодными, и именно это больше всего терзало его. Никто так и не выловил Джо. Океан решил оставить его себе, и, вполне возможно, именно этого хотел бы сам Джо. И пусть стены часовенки в Келюи оплакивают его вместе со всеми ушедшими.

Алексис крутил в пальцах ручку, выслушивая первую пациентку этой недели. Это была женщина лет тридцати с выраженным пристрастием к черному цвету. Одежда, макияж, лак на ногтях, украшения – все черное.

– Это началось несколько месяцев назад, когда я еще жила в Париже. Стоило мне отправиться за покупками или сесть в общественный транспорт, в моей груди появлялся комок. Что-то начинало давить, как если бы бюстгальтер был слишком тесным. Я решила не беспокоиться, а просто сменить привычки: пересела с метро на велосипед и перешла от больших прилавков супермаркетов к маленьким магазинчикам по соседству с домом. Но комок не исчез. Он начинал давить, как только я выходила на улицу, и все сильнее угнетал меня. Я подумала, что так на меня действует парижский воздух. У моей двоюродной сестры магазин на Груа, и я ушла с работы секретарши, чтобы переехать к ней.

Алексис видел, как у нее дрожат руки, а на лбу выступает пот, когда она об этом рассказывает, и для него не составило труда, сообразить, что это за комок.

– И свежий морской воздух не решил, к сожалению, вашу проблему, я правильно понял?

Она покачала головой:

– Нужно поискать другую причину, доктор. Непереносимость какого-нибудь продукта, что-то с сердцем… Онкология.

Алексис продолжил вертеть ручку. Надо же, повезло! Он и без того боялся этого дня, и вот он с самого утра необычный случай. Молодая женщина, мучимая страхом, с явной склонностью к ипохондрии. Как ей сказать, что он в этом не разбирается? Точнее, вообще ничего в этом не смыслит, что доказывают события последних дней. Он бы с удовольствием зашел с козырей, направив даму к кому-нибудь из коллег, но никого, кроме него самого, здесь не было. В том-то и беда. Тогда врач решил сделать то, что у него получалось лучше всего: взял стетоскоп и прослушал ее сердце, легкие, живот, а потом измерил