Следующая остановка – «Пионерская-стрит» - Арина Павловна Обух

Но потом в город пришла Смерть.

Жители прятались, скрывались в своих домах, не выходили на улицу. Но она всё равно их находила.

Недобрые вести плыли по белу свету: умер, умерла, умерли. Смерть вошла в привычку.

Иногда Смерть жила в человеке подолгу, но потом покидала его, словно бы ей вдруг становилось скучно.

И вот однажды она поселилась в старшем брате. Ухаживал за ним младший. Женщин берегли. И смерть отступила: стала ходить по комнатам, смотрела в окна. Ей открыли дверь, сказав:

– Уходи.

Она взяла под руку старшего брата и ушла. А через несколько дней вернулась в одиночестве. И обняла всех скорбящих.

…Всем снится этот сон, когда пытаешься закричать, а крика нет.

Освободившись от объятий Смерти, мать и дочь увидели, что исчез и младший брат. В доме остались только вдовы.

Повсюду уже твердили, что изобретено противоядие. Противоядие есть, а братьев – нет.

От младшего осталась мастерская, в которой жили ангелы. И один из них поселился близ набережной Карповки.

Горожане полюбили его, он утопал в цветах. Но раздавались и другие голоса: «Это не ангел! Это урод! Он портит вид набережной!..».

Злые слова были громкими, но ещё громче был выстрел. Вдову художника звали Мария. Все газеты написали, что она «добровольно ушла из жизни».

Такая петербургская история…

Nie spoczniemy

Вся страна плакала, провожая медведя в небо.

Женщина написала из роддома мужу: «Ну вот, из-за этих родов я так и не увидела Олимпиаду!..»

Сразу после Олимпиады у неё родился мальчик.

Теперь этому мальчику уже сорок лет, и он рассказывает:

– Октябрёнком был, пионером был, в Ленина и в бревно верил…

…Я смотрю Олимпиаду-80 в 2020-м. Люди глядят на медведя и плачут, я гляжу на людей – и тоже плачу.

У старой плёнки ещё цвет такой, приглушённый; цвет воспоминания.

Люди, это ж медведь. Чего мы с вами плачем?

Драгоценные какие-то люди. Люди-ретро.

И даже мой парень – ретро.

Я люблю его уже пять лет. Он старше меня на сорок один год (эта разница с каждым годом уменьшается). Он писатель. Он талантлив, красив. Он великолепен. Я знаю наизусть все его слова. И праздную его день рождения несколько раз в год. Его зовут Джеп Гамбарделла. У него только один минус: он не существует. Точнее, существует, но в кино. В фильме Паоло Соррентино «Великая красота».

А ещё мне нравится парень в белом клёше. Он поёт песню «Nie spoczniemy». То есть «Не успокоимся». Любимая песня поколения семидесятых.

* * *

А в один прекрасный день прошлое вдруг засияло ярко-красной головой голландского сыра. Сыр лежал на обеденном столе и ждал, когда о нём заговорят:

– Знаешь, я всегда мечтала, чтобы сыр…

– Ты уже говорила.

– …чтобы сыр был круглый и в красной оболочке…

– Говорила уже четыре раза. Сейчас скажешь про лису.

– Да, в детской книжке была такая иллюстрация: лиса ела от куска. Красная голова круглого сыра – и лиса откусывает. Я всегда смотрела – и тоже так хотела.

В сказке мишки делили сыр. Лиса им помогала: откусывала, чтобы им было поровну, и всё время «промахивалась». В конце концов она почти всё съела.

Мишки – лохи.

В жизни иногда чувствуешь себя таким мишкой. Хочешь справедливости – и обращаешься за добрым советом к лисе, отдаёшь ей свой сыр, наблюдаешь, как она его ест, потом – как она уходит, вертя хвостом… Красивая и сытая падла. И ты ощущаешь себя мишкой. Бесконечным мишкой в бесконечном дремучем лесу.

А потом живёшь, репетируя правильный ответ для лисы. То есть вся твоя жизнь – это репетиция к закончившемуся спектаклю.

И ещё ты всю жизнь мечтаешь тоже есть от куска (как лиса), и чтобы сыр был именно круглым и в красном панцире.

…Она пятый раз пересказывает мне эту сказку.

Затем берёт сыр и демонстрирует наглядно: «Вот так я всегда мечтала». Она в образе лисы задорно откусывает и вытягивает руку с сыром в сторону, словно показывая мишкам – вот, мол! Ещё укус. Ещё укус.

Этот сыр мы купили за три тысячи рублей. А она его кусает со всей лёгкостью бытия.

– Остановись! Ты ешь три тыщи!

– Этот кусок стоит тысячу восемьсот, – отвечает она и снова откусывает.

– Перестань! Опять ты пятьсот рублей откусила!

– Моя мечта дорогого стоит.

А виноват – советский художник-анималист Евгений Рачёв. Он так проиллюстрировал венгерскую народную сказку, что она тут же стала русской народной. Вошла в состав крови и жизни.

– Пожалуй, это моя первая советская мечта, которая исполнилась, – говорит она.

Это была мечта – о лёгкости. Не о сыре.

Мечта родилась ещё в СССР. Такого сыра там не было, но его могли достать лисы. Сыр, джинсы, жвачка, кока-кола…

– Набор предателя, – усмехаются мишки. – И за это мы родину продали.

Продали родину – и переехали из Ленинграда в Петербург.

Теперь они живут в ленинградском Петербурге.

Рассказывают, где стояла «Девушка с веслом» и где находился легендарный «Сайгон». Где было ателье женской одежды «Смерть мужьям!», а где – кафе-мороженое «Лягушатник». И снова всё по кругу…

Nie spoczniemy. Не успокоимся.

Ангел

На берегу Фонтанки сидели два рыбака. Они наливали в стаканы вино, когда пред ними вдруг предстала девочка. Сущий ангел! И этот ангел сказал:

– Дяденьки, а третьего стаканчика у вас не найдётся?

Обомлев и не поверив собственным ушам, один из них растерянно протянул свой стакан ангелу.

– Ой! – благодарно воскликнул ангел. – А он вам не нужен? Спасибо.

И ангел пошёл своей дорогой.

Рыбаки, переглянувшись, двинулись за ним (а может, за своим стаканчиком).

И им открылось: чуть поодаль расположился целый творческий пленэр ангелов-студентов, видимо, забывших взять с собой всё, кроме кисточек (беспечность свойственна ангелам и художникам).

Они дружно макали кисточки в их стаканчик, смешивая вино и акварель и создавая дивную картину мироздания, в котором два брата-рыбака Пётр и Андрей на берегу Галилейского моря забрасывают сети…

– Хороший день сегодня, Андрей, – сказал один рыбак. – Мы услужили искусству.

– Бери выше, Петя: мирозданию, – улыбнулся другой. – Сподобились.

– Ладно, тащи сеть, Андрей. И пойдём с Господом.

Муха имени Штиглица

Повесть

От Лебяжьего канала, за Цепным мостом,

поверх Соляного городка высился стеклянный

свод художественно-промышленного

музея барона Штиглица…

Кузьма Петров-Водкин.