Следующая остановка – «Пионерская-стрит» - Арина Павловна Обух

зачёсаны назад и собраны в тыковку. Из-за траура она больше не красит их хной, поэтому от лба у неё идёт обруч седых волос, такой белый нимб. Она тоже демонстратор пластических поз. А муж её был кондуктором трамвая. И кроме этого, о нём больше ничего не было известно.

А в эту осень он умер. И смерть его как бы оживила для нас. Зоя и смерть ходили теперь по всем аудиториям. И все старались их избегать.

Поэтому самыми верными её подругами стали наши кариатиды. Они сидят на месте и молчат, как и подобает кариатидам, а Зоя говорит. Причём она идёт по кругу, но Таисия и Ника не обрывают её, а наоборот, как бы наматывают клубок. Таисия лишь иногда вздыхает, вот так: «Ой-ё-ёй, голубка…».

Кроме этих слов, Зое ничего и не надо. Она каждый перерыв прилетает за новой порцией «голубки».

Жизнь кондуктора оказалась значительной. И проступала подробностями. Например, звали его Никодим. Зоя называла его Димкой. Он, оказывается, любил кофе с цикорием утром, а вечерами играл на флейте, музыкальное образование, между прочим.

Удивительно звучало это имя – Никодим. Никодим по небу́ летит. А небо из фольги.

Несколько раз в день он протягивал людям «счастливый билетик». И всегда предупреждал: «У вас счастливый».

А в конце поездки громко объявлял: «Трамвай идёт в парк!». Всё. Больше на связь с миром он не выходил.

В наушниках Никодима играло какое-то ретро. Целый день он смотрел в трамвайные стёкла и глазами снимал кино: музыка, город, люди, у вас счастливый билет, у вас несчастливый, трамвай идёт в парк.

– Каждый день по одному счастливому билетику мне приносил, – говорит Зоя. – В наследство счастье оставил. Я раньше выкинуть грозилась эту коробку, место занимает, – а теперь чувствую, что она и меня переживёт…

Кариатиды слушают это всё по сотому кругу – такая судьба кариатид: держать небо, взирать на мир и слушать.

Мы тоже слушаем.

Перерыв заканчивается. Зоя улетает на свою постановку.

Таисия и Ника тоже возвращаются на свои места.

Сейчас они поправят причёски – и будут держать небо.

Маленькое сердце

Ульяне Шаровой

По улице Моховой ходила девушка; может быть, вы её видели.

А если видели, то запомнили. Её нельзя не запомнить. В Петербурге много красивых девушек. Но она была редкая.

Сначала она торопилась по этой улице в школу, потом в институт.

Имя у неё тоже было редкое – Ульяна. Ей даже больше подошла бы исконная форма этого имени: Иулиания. Что-то сказочное, заколдованное.

Легенда гласит, что свою рыжую косу Ульяна бросала из школьного окна, чтобы опоздавшие подруги не нарывались на дежурных, а вскарабкивались по косе наверх, сразу в класс.

Волшебные волосы, а когда ветер, то это пожар до самого неба. Вообще к небу она была ближе всех, такая высокая. Выше одноклассников, однокурсников, преподавателей.

А рядом – подруга Маша: в школе, в институте, на фотографиях. Девушка-миниатюра и девушка-величина. Антонимы.

Уля жила и горбилась: чтобы прошептать секрет подруге на ухо, приходилось нагибаться. Побочное действие дружбы – сколиоз.

Фотография: Ульяна стоит, а Маша подпрыгивает, и всё равно не получается быть одного роста. Некоторые в шутку говорили: «Ульяна – дочь великана».

Ульяна и Маша поступили в один институт, на кафедру прекрасных девиц – мода, технология театрального костюма. Ульяна шила Маше платья, как для куклы. Жизнь состояла из стежков, застёжек, пуговиц, нарядов, фильмов, спектаклей, выставок и цветов Ботанического сада.

– А разве это жизнь? – возразит кто-то.

Жизнь – это что-то другое, отдельное от ремесла. То, на что совершенно нет времени.

Весь день шить, всю ночь шить, а жить когда-нибудь потом – такой негласный девиз всех трудящихся на кафедре. А ещё очень важно смотреть кино и ходить на выставки.

И вот кадр-воспоминание: набережная Фонтанки, ветер, пять девушек. Каждая сообразила косу вокруг головы, сверху посадила цветы красные, длинные серьги звенят на ветру, губы алые смеются, платья в пол. И деталь: каждая нарисовала себе чёрным углём бровь – привет, Фрида.

Музей Фаберже позвал всех Фрид Петербурга на открытие выставки настоящей Фриды Кало.

Но Ульяна на Фриду была мало похожа.

– Будешь богиней плодородия, – сказала ей однокурсница.

– Что?

– «Весной» будешь, у меня показ на этой неделе.

Так Ульяна стала моделью. Точнее, богиней. И ничего в ней менять не стали: кожа лунная, веснушки, румянец, волосы водопадом – всё своё.

– Только тогу вот эту надень – и иди, улыбайся.

Прошла, улыбнулась. Однокурсница получила пятёрку.

А потом ночь. Комната. Швейная машинка. И БГ поёт про Капитана Африку. Ульяне ещё чуть-чуть дошить – и всё.

Всё.

Ульяна умерла в два часа ночи за швейной машинкой.

Остановилось сердце.

* * *

У неё было маленькое сердце.

– Как – маленькое?..

Ну вот так. Это секрет. Ульяна только подружкам на ухо его шептала, мол, никому не говори. Маленькая сердечная мышца… так бывает у очень высоких людей. Болезнь великанов. Сердце успевало чувствовать, но не успевало расти.

– Такая большая – и маленькое сердце?..

* * *

По улице Моховой ходила девушка; может быть, вы её видели.

Я знаю человека, который смотрел на неё, как будто она кино. Причём красивое кино, костюмированное, с длинными планами…

Сейчас он смотрит на другую девушку. У него семья, дети.

Хороший ли это конец? Не знаю. Нехороший.

Когда я думаю о смерти и красоте, я думаю об Ульяне.

Кстати, мы не были с ней знакомы.

Я просто видела её, знала, что она существует.

А потом узнала, что она больше не существует.

В её аккаунте остались фильмы, они собраны в папку под названием «Досмотреть». И это похоже на обещание вернуться.

Вернётся, досмотрит, дошьёт, доживёт, ещё раз пройдёт по Моховой.

Может быть, вы её увидите.

Летние люди

Козы жадно поглощали сухие травы, и им было вкусно. Между ними бегала маленькая девочка и обнимала их. Козы не замечали её; они бешено трясли головами, обгладывая скупые дары земли.

Вдруг девочка подбежала ко мне и встала рядом. Как будто мы всегда так стояли и смотрели на обжорливых коз.

– Смотри, – крикнула я своему спутнику. – У меня новая подружка!

Она поманила меня рукой, чтобы я нагнулась: мол, нужно шепнуть что-то.

– Если бы бабушки рядом не было, я бы вас обняла и поцеловала.

Как козу, усмехнулась про себя я.

Бабушка была мудрой – и знала, что нельзя всех обнимать. Что вырастешь, раскроешь