Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

указывала на входную дверь, как будто приглашая зрителя войти, а собака щеголяла навыком сидения на задних лапах. Подпись гласила: «Наконец-то мы достроили наше гнездышко!!» И куча смайлов. Ириске на вид было не больше двадцати: модная короткая стрижка и драные джинсы. Студентка.

Прежде всего Ангелина разозлилась на Суну, которая вечно сует нос не в свое дело. Зачем она ей это отправила? Сидит небось со своими тремя жирными узкоглазыми детьми, злорадствует. Казалось, что зависание Суны в соцсетях каким-то образом поспособствовало возникновению в мире Танечки Ириски, которая пока существовала для Ангелины только виртуально. Дальше Ангелина выругалась вслух, адресуя негодование социальной сети. Убогое желание выставить напоказ свою жизнь, чтобы все и вся знали, какой у тебя дом, какая машина, где и с кем ты отдыхал. Еще собака эта отвратительная. Голова шла кругом.

Конечно, в сложившейся ситуации не были виноваты ни Суна, ни «ВК». Больше всего бесило даже не то, что Ваня променял ее на какую-то молодуху. Без пересказов «Нашей Раши» от Кожухина она проживет, но мысль о том, что эта девица теперь будет жить в интерьерах, так тщательно и с такой любовью продуманных Ангелиной, была невыносима. Оставлять следы на выбранном ею паркете, сидеть своей жопой на купленном ею диване. Натыкает в ее саду каких-нибудь уродских гладиолусов. Ангелина ходила туда-сюда по квартире, яростно вертела мобильник. Позвонить этому козлу? В итоге она не придумала ничего лучше, как написать: «Ты что, думаешь, бесплатного дизайнера интерьеров себе нашел, скотина?»

В тот день Ангелина забралась под одеяло и практически не вставала с постели в течение месяца. Смотрела сериалы, килограммами уплетала конфеты. Она представляла себе болезнь, как в детстве, когда не хотелось есть теткину стряпню. В этот раз воображение рисовало картины чего-то серьезного. У нее обнаружат, например, рак. День за днем Ангелина с особым мазохизмом прокручивала в голове приезд скорой помощи: молодой симпатичный доктор с тревогой в глазах скажет: «Она совсем слаба! Носилки, срочно!» Неопытная худенькая медсестра с длинной косой будет взволнованно суетиться, спросит Ангелину: «Кому-то позвонить?» Бледная, исхудавшая пациентка ответит: «Сообщите моему гражданскому мужу».

Кожухин примчится в больницу, но его не пустят к Ангелине, так как они не расписаны. Он будет заламывать руки и причитать: «Это все из-за меня, это все я виноват!» – и останется ночевать на скамейке в коридоре. А к ней подсоединят кучу проводков, и будет ритмично и негромко пикать аппаратура. У изголовья кровати на мониторе побежит зеленая линия сердцебиения. В такие моменты представлялись, конечно, интерьеры не первой областной, с палатами на четыре койки, опухшим линолеумом и решетками на окнах. Ангелина воображала себя в просторной светлой палате американского госпиталя из сериала «Анатомия страсти».

А потом симпатичный доктор выйдет к обросшему щетиной Кожухину, который не отходил от ее палаты несколько дней, и серьезно скажет:

– Она выкарабкалась, обошлось без операции. Но предстоит долгое восстановление. Крайне желательны свежий воздух и тишина.

– Да-да, доктор, конечно! Я сделаю все, ведь я чуть ее не потерял! Я так благодарен вам, доктор!

И Кожухин вышвырнет короткостриженую Ириску вместе с ее блохастым псом из дома. Возможно, Ангелину из больницы вывезут в коляске, чтобы берегла силы. Кожухин станет выкатывать ее на видовую веранду и бережно укрывать колени пледом. Гражданский муж начнет жаловаться на молодуху, сначала робко, потом увереннее (ведь Ангелина такая мудрая и понимающая): дом запустила, к саду даже не притронулась, как же Ваня рад, что Ангелина снова с ним и что она так великодушно его простила. И со временем Ангелина окрепнет, сошьет наволочки для диванных подушек, займется вместе с Кожухиным заполнением винного холодильника и, быть может, еще даже успеет что-то высадить в саду до морозов.

Можно было, конечно, пойти еще дальше в своих фантазиях: гроб, груда цветов, Кожухин бросается к бездыханной Ангелине, целует холодный лоб, прикасается к золотистым, уже неживым волосам, захлебывается слезами. Но нет, это уже слишком. Помирать Ангелина не собиралась. Нужно было только заболеть.

Вечером двадцатого августа две тысячи десятого года Ангелина почувствовала, что у нее как-то странно тянет низ живота, как будто внутри завязали тугой узел. Сначала она решила, что причина в рационе последних нескольких недель, состоявшем преимущественно из конфет. После двух но-шп немного отпустило, и Ангелина уснула. Но в три ночи ее разбудила острая боль, как будто в живот вонзили кинжал. Хотелось закричать, но из горла вырвался только короткий рык. Лицо покрылось холодным, липким потом, Ангелина ворочалась, но ни в какой позе не становилось легче. Простыня под бедрами сделалась мокрой. Трясущейся рукой Ангелина откинула покрывало и в синеватом лунном свете увидела, как расползается по белой простыне багровая лужа крови. Темное пятно, какое она представляла себе, когда была беременна Мартой. Боль снова сделалась невыносимой. Ангелина вжала ладони в живот. Спустя несколько мгновений волна боли немного схлынула, и Ангелина набрала, еле попадая пальцами по кнопкам телефона, скорую помощь.

До входной двери проползла на четвереньках. Было страшно. Краем глаза уловила пугающее отражение в зеркале – серый цвет лица, глубокие впадины под глазами, побелевшие, растрескавшиеся губы.

– Так, что тут у нас?

В квартиру шагнул высокий худощавый мужчина под пятьдесят, в синей униформе, с лицом киношного уголовника. Увидев красное пятно на ночнушке Ангелины, подхватил ее на руки. От него жутко разило перегаром и потом. Аккуратно уложив ее на диван, подсунул подушку под ноги. Раскрыл оранжевый чемоданчик, стал копаться в ампулах.

– Доктор, я умру?

– Ну, однажды мы все умрем.

Мужчина поставил Ангелине болючий укол в бедро, отчего она зашипела сквозь зубы.

– Беременная?

– Э-м нет, кажется, нет, точно нет.

– Крови много было?

– Там, на постели…

Ангелина махнула в сторону спальни. Боль понемногу отпускала, и ей вдруг стало неловко перед незнакомым мужчиной за свое состояние и внешний вид. Она стыдливо натянула испачканную ночную рубашку до колен. Доктор тем временем вышел, хмыкнув, из спальни и прошел на кухню, где взял литровую бутылку воды.

– Пей.

Ангелина сделала неуверенный глоток из поднесенной ко рту «Амурской».

– Больше пить надо. Так, кровотечение вроде остановилось. В больничку поедем? Идти сможешь?

Ангелина отрицательно помотала головой.

Тогда мужчина подхватил ее на руки, разрешив взять только телефон и ключи, и понес вниз, к карете скорой помощи, у которой курил, облокотившись на капот, грузный мужчина кавказской внешности. Увидев коллегу с пациенткой на руках, кавказец спешно выбросил недокуренную сигарету и прыгнул на водительское сиденье.

– В областную давай.

Ничего не отвечая, водитель завел мотор. Ангелина зажмурилась. Боль снова возвращалась. Противный врач продолжал совать бутылку с водой под нос.

– Вы можете позвонить…

– Кому?

Доктор уже набирал новый шприц.

– Там, в телефоне, в записной книжке, «Тетя Марина»…

27 (Ангелина)

После Ангелина провалилась в небытие. Кажется, она бредила. Иногда в сознании мелькали, точно слайд-шоу на проекторе, картинки из прошлого: отец заправляет ей под шапку заиндевевшую прядь, она разворачивает конфету «Ананас», мать в шубе… Следующее, что запомнилось отчетливо, происходило уже в больнице. Ангелина лежала на операционном столе. Совсем рядом разговаривали две девушки, вероятно медсестры. Руки и ноги были тяжелыми, ее что, привязали к столу?

– У нее там киста размером с грейпфрут, здоровенная. И еще несколько маленьких.

– Подчистую вырежут?

– Ну да, а что ей, рожать-то уже куда, сорок два года.

– Сорок два? А выглядит такой молодой.

На мгновение Ангелине стало приятно. А потом она снова провалилась в темноту. Открыла глаза уже в палате с зарешеченным окном. Ее трясло. К рукам и ногам как будто подключили электроды, по которым пускали ток, зубы яростно стучали.

– Сейчас пройдет. Такое бывает после наркоза, на той неделе у девушки из восьмой видела.

Через пару минут трясти правда стало меньше, и Ангелина смогла повернуть голову вправо, откуда доносился голос. На кровати через проход на фоне изумрудно-зеленой бугристой стены сидела необъятная женщина, килограммов сто пятьдесят весом,