Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– По улице сейчас лучше слишком долго не гулять. Надеюсь, у вас будет кондиционер.

Марта повертела в руках светло-голубой кусочек ткани с резинками.

– Очень сомневаюсь.

Примерно через час Range Rover остановился на площадке около грустного серого панельного здания на улице Островитянова, недалеко от станции метро «Беляево». Группа парней в майках-алкоголичках и резиновых тапках курила у крыльца. Они с интересом осмотрели дорогой блестящий неуместный здесь автомобиль и проводили взглядом чужаков. Марта и Люба прошли вперед, следом Глеб волочил на кривых колесиках неповоротливый паленый «Самсонайт». В тускло освещенном холле потолок был такой низкий, что казался крышкой обувной коробки. И воняло какой-то кислятиной.

– Вы к кому?

Из небольшой будки вышел, поправляя на ходу ремень с армейской бляшкой, коренастый охранник в камуфляжной форме.

– Марта Пегова. Первый курс, на заселение.

Охранник с недоверием осмотрел Любу и ее сумку «Шанель», на Глеба в строгом черном костюме и ослепительно красивую Марту. Казалось, он хотел спросить: «Вы уверены?» Но вместо этого мужчина только усмехнулся, взял у Марты паспорт и прошел обратно в свою будку. В холл ввалилась группа куривших на крыльце студентов, они гоготали и толкали друг друга так, что один чуть не налетел на Марту.

– Парни, потише.

Глеб выставил локоть, ограждая Любу и Марту.

– Извини, брат.

Один из студентов выставил вверх руки, покрытые татуировками, как бы признавая свою ошибку, но лицо у него при этом было крайне самодовольное.

– Я тебе не брат, – отрезал Глеб.

Парни рассмеялись пуще прежнего и по очереди прошли, пикая пропусками, через турникет к раскрашенным граффити лифтам. Из будки снова появился охранник в камуфляже.

– По коридору налево до конца, крайняя дверь направо, вывеска «Комендант».

Бедность обстановки удручала. На всем первом этаже не было ни одного окна, точно это подвал. Узкий коридор, коричневые разводы на потолке.

– Я ей предлагала остановиться у меня, – сказала Люба Глебу, как будто извиняясь за что-то, пока они ждали оформлявшуюся у коменданта Марту.

Глеб сдержанно кивнул в ответ. Люба никогда не могла до конца понять, о чем думает ее водитель, и все же ей ни с кем не было так комфортно. Она понимала, что Глеб ее уважает, что начальница ему нравится, что с ним она может быть собой. Он видел, в прямом смысле этого слова, ее грязное белье, ее счета, наблюдал ее матерящейся по телефону, спящей на заднем сиденье, иногда даже переодевавшейся…

– Третий этаж.

Довольная Марта потрясла ключами, как будто заселялась в пятизвездочную гостиницу на элитном курорте. В ее присутствии даже этот обшарпанный коридор становился светлее, респектабельнее. Но лифт отказывался ехать, кнопка не загоралась. Наверное, эти гопники специально с ним что-то сделали. Люба все ждала, что Марта расплачется, ужаснется, попросится к Маше или в отель. Но дочери школьной подруги все было нипочем. Ничто не дрогнуло в ее лице, когда Глеб, нажав на кнопку в сотый раз, выдал: «Безнадежно». Марта легко и гордо поднялась по душной лестнице на третий этаж, обгоняя Любу и Глеба.

Комната была завалена хламом, на стульях, дверцах шкафа и открытых оконных рамах сушилось какое-то тряпье. На нижней койке двухъярусной кровати, стоявшей у левой стены, кто-то дремал. Люба не без содрогания вспомнила свои годы в общежитии, которое было, правда, поприличнее этого. Можно подумать, медикам чужда мещанская потребность в комфорте. На длинном столе у окна – нагромождение книг, тетрадок и еды. Половине стоило бы лежать в холодильнике. Тетрапаки с молоком, трехлитровая банка с огурцами, открытые пачки сушек и пряников, пластиковые коробочки с салатами, еще какое-то месиво на грязных тарелках… Это объясняло запах дешевой столовки.

– Холодильник на общей кухне вторую неделю не работает. Я Катя.

С кровати поднялась девушка с невероятно длинными, почти до колен, светлыми волосами. Она, видимо, прочитала отвращение на лице Любы и проследила за ее взглядом.

– Я Марта, – дочь школьной подруги радостно протянула руку соседке.

Вдруг Люба взвизгнула. Мимо ее балеток «Шанель» по потемневшему от времени паркету пробежал, шевеля усами, крупный рыжий таракан и юркнул под тумбочку.

– Мы их травим, травим, но это все парни, у них такой срач, что тараканы заводятся опять. – Катя развела руками, как бы извиняясь.

То есть то, что творится в этой комнате, как «срач» не квалифицируется? Страшно тогда представить бардак у парней. Марта проигнорировала таракана и обвела взглядом свои новые владения.

– Какая кровать свободна?

Катя кивнула на правую верхнюю койку. Люба взяла Марту за локоть и отвела в сторону.

– Послушай, ты точно уверена, что хочешь тут остаться? Еще не поздно передумать. Они могут сохранить за тобой место, вернешься, если вдруг надоест у меня?

Марта отрицательно покачала головой.

– Тетя Люба, все в порядке, правда, не переживайте вы так. Большинство студентов живут в общежитии, а я что, нежнее всех на свете? Принцесса какая-нибудь?

Со своим ростом, модельными данными и манерами Марта действительно казалась принцессой, выскользнувшей украдкой из замка и отправившейся в бараки посмотреть, как живут простые люди. И все же Люба уважала ее решение.

По пути до дома от общежития они с Глебом молчали. Люба поставила диск Шаде, и глубокий голос темнокожей красавицы понемногу успокаивал, стирал в памяти ужасы общежития.

– Люблю эту песню, – сказал водитель, не отрывая взгляда от дороги. – There must have been an angel by my side… – тихонько и мелодично подпел он.

Люба в очередной раз подумала, как правильно поступила, предложив Глебу переехать в Москву и работать на нее.

29 (Люба)

Во дворе проезд перегородил мерседес представительского класса с «синим ведерком» на крыше.

– Это еще что такое…

Люба приложила медицинскую маску к лицу и поспешила в подъезд. Поднявшись на третий этаж, нашарила в «Шанель Бой» ключи. Казалось, в квартире какая-то заварушка: хлопают двери, кто-то кричит «Воды!», кто-то смеется.

– Какого черта…

Люба отперла дверь, ступила за порог и замерла, не понимая, что происходит. В прихожей – свалка обуви, на тумбе – сумки горой, на плитке лужи… Блевотины? Из ванной донесся звучный рык человека или животного, которому очень плохо. Кого-то тошнило.

– Эмма! Эмма! Говорю же тебе, воды принеси еще!

– У твоей тети чудесная коллекция платков «Эрмес»…

В дверном проеме гостиной возникла темноволосая девушка с тонкими восточными чертами. Увидев Любу, девушка схватилась за косяк, чуть не потеряв равновесие, и громко икнула.

– Ой! Извините! У нас другу… ик!.. плохо стало, а мы около Машиного дома были…

Люба ринулась в ванную.

– Эмма! Ну где тебя носит? Я тут одна должна…

Маша придерживала за плечи обнявшего унитаз длинного парня с волосами цвета соломы. Рядом на полу в позе красавицы с картины Рубенса развалился еще один, с лицом невинным, как у ангела. Ангел в футболке «Лоро Пьяна» невозмутимо смотрел на Любу из-под ресниц и густо выпускал сигаретный дым, стряхивая пепел прямо на светло-бежевый коврик.

– Маша!

Племянница резко обернулась и выпустила парня с соломенными волосами, так что его голова оказалась полностью в унитазе, а руки безвольно повисли по бокам.

– Что тут происходит?!

Маша вскочила, яростно убирая со лба прилипшие волосы. Ангел в «Лоро Пьяна» истерически захохотал, опрокинул недопитую бутылку «Вдовы Клико».

– Тетя! Прости, сегодня вывесили результаты, мы с ребятами поступили в МГИМО, представляешь? Вот, праздновали немножко… А Славик, Славик просто гарью надышался, это все смог, ему плохо из-за смога стало…

О МГИМО Люба была не очень хорошего мнения, главным образом потому, что юрфак МГУ, который окончила она, был, на ее взгляд, гораздо сильнее. Но половину мест в международных фирмах по непонятным причинам все равно занимали бестолковые выпускники международно-правового, которые только и умели, что языками чесать. Мгимошники же, как правило, недолюбливали эмгэушников, считая их слишком «академичными». Только вот, по мнению Любы, глупо было в такой профессии, как у них, испытывать гордость оттого, что ты менее академичен. Люба пыталась вразумить Машу, что нужно идти в МГУ, но ведомой племяннице нужно было непременно туда, куда шли все ее друзья, вся эта золотая молодежь,