Гори - Анастасия Мандрова

– Тебе нужно пойти учиться на психолога, ты запоминаешь столько деталей. – Я провела рукой по корешкам книг, тут же осознав, что волнение на короткий миг покинуло меня.

– Я запоминаю все детали, связанные с тобой, а не со всеми остальными.

Я посмотрела на Ваню пристально, рассматривая правильные черты его лица, его светлые волосы, чуть закрывающие глаза. Зачем ему я с моими проблемами, кошмарами и не совсем устойчивой психикой? Почему он все еще со мной, ведь вчера я предложила лишь дружбу? А любая неглупая девушка приняла бы за счастье встречаться с таким парнем.

– Если я расскажу тебе, почему мне снятся кошмары, и почему я иногда веду себя не как остальные девушки, ты можешь не захотеть даже дружить со мной…

– Аня, ты можешь мне ничего не рассказывать, но знай, что я бы хотел знать все о тебе, хорошее и плохое. – Ваня нежно взял меня за руку и сжал ее. – И почему ты вдруг подумала, что я не захочу с тобой дружить? Не говори глупостей!

– Тогда я расскажу. Так будет лучше.

Мы сели в кресла и какое-то время молчали. Я смотрела на огонь, пусть и ненастоящий, но так на него похожий. Ваня терпеливо ждал, когда я заговорю.

– Весь последний год мне снится один и тот же кошмар, – начала я, глядя на огонь, и не в силах теперь поднять взор на Ваню. – Иногда какие-то действия меняются, но чаще всего сон все тот же. Мне снится то, что случилось со мной почти год назад, в последний день ноября.

Я сделала паузу. Было слышно, как за окном лил дождь, а в камине ярким пламенем горел иллюзорный огонь, согревая небольшую комнату. Я забралась с ногами в кресло и, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, просто пересказала тот день. Я сосредоточенно смотрела на огонь, просто не могла перевести взгляд на Ваню, не хотела видеть его эмоций, и не хотела, чтобы он видел мои.

– Чаще всего мне снится, что я не спасаюсь от него, что не могу открыть дверь…

– Но ты спаслась? – поспешно перебил меня Ваня с явной надеждой в голосе.

Я впервые после своего рассказа заглянула ему в глаза. В них была буря эмоций, которую при всем его усилии невозможно было скрыть. Я видела, как он закусил себе губу с такой силой, как будто хотел прокусить до крови. Я видела в его глазах то же самое, что было в глазах моего отца, мужскую первобытную ярость, а еще безысходность, громкое отчаяние, кричащее на разрыв аорты. Я и сама готова была кричать. Рассказать Ване свою историю было страшно, это было сродни падению в бездну, в которую я сама решила прыгнуть.

– Да, я смогла открыть дверь. Я помню, как выбежала в холодный, почти зимний вечер. Я так боялась, что он настигнет меня, что бежала изо всех сил, пока не слилась с толпой людей, а они смотрели на меня, как на ненормальную, выбежавшую на мороз в легкой одежде. И никто не спросил, что случилось. Но мне было все равно. Главное, я спаслась. Шел первый снег. И я… никогда еще так не радовалась первому снегу.

По моей щеке скатилась предательская слеза. Не реветь! Только не при нем. Ему и так хватило моей вчерашней истерики. Ваня оказался у моих ног, осторожно вытер слезу и тихо произнес:

– Анечка, девочка моя. Ты такая умница. Я горжусь тобой.

В ответ я лишь слабо улыбнулась. Несколько минут мы смотрели то в окно, то на камин. После своего рассказа я чувствовала облегчение. С груди отвалилась здоровенная глыба, стало легче дышать. И Ваня все еще был рядом со мной. Он гладил мою руку, о чем-то думая.

– Его посадили? – не выдержав молчания, спросил Ваня.

– Нет, он до сих пор работает фотографом. И все так же популярен.

– Морозов Елисей?

– Да. Знаешь его?

– Смотрел его работы и… – Ваня задержал дыхание и процедил сквозь зубы. – И восхищался ими. Прости!

– Тебе не за что извиняться. Ты же не знал. Как часто в жизни гении оказываются уродами, правда?

– Почему его не посадили?

– Не хватило улик. Он же меня не… – Я не могла произнести вслух это слово, но, судя по всему, Ваня понял и так.

– Но было же домогательство. Я не понимаю! – Ваня внезапно встал и заходил из стороны в сторону.

– У него были связи, как он и говорил. А моему рассказу просто напросто не поверили. Мне уже и самой кажется порой, что я все это выдумала.

Ваня остановился у окна, забарабанив пальцами по стеклу. Он о чем-то думал, глядя на серебристо-черное небо.

– Прошел почти год, а твои кошмары не проходят. Твои родители пробовали найти хорошего психолога для тебя? – наконец, заговорил он.

– Я ходила к психологу первый месяц после случившегося. Потом перестала, – произнесла я, подойдя к окну и встав рядом с Ваней. – В январе было много съемок, и мы решили, что будет лучше перестать тратить время понапрасну.

– Это было трудно, после произошедшего, встать перед камерой?

– Очень, – призналась я, глядя прямо в глаза Вани. – Казалось, что через объектив на меня смотрит он. Я убегала, мама меня возвращала, потому что у нас был контракт.

Ваня грустно на меня посмотрел. Он понимал.

– Тебе не помогали сеансы у психолога?

– Не знаю. Может, требовалось больше времени для них. – Я смотрела, как капли стекают ручейками по окну.

– А как тебе помогали твои родители?

– Папа, наверное, больше чем я, переживал об этом, но по-своему. – Я дыхнула на стекло и начала выводить пальцем узоры. – Особенно когда не получилось наказать его. Папа увез меня на весенние каникулы в Италию, чтобы сменить декорации. После этой поездки я и начала учить итальянский. А мама… – я растерянно покачала головой, – она решила, что ничего страшного не произошло, и я раздуваю из мухи слона. Может, это действительно так. По сути, ничего страшного не произошло…

– Не говори так! Это страшно. Настоящие мужчины не должны так поступать! И вчерашний парень тоже, пусть он и был невменяемым, но это его не оправдывает. – Ваня стукнул кулаком по подоконнику. – Я хотел его прибить! За то, что он хотел прикоснуться к тебе…

– Но ты не прибил? – испуганно спросила я.

– Нет, – выдохнул он и после недолгого молчания неожиданно спросил. – Вчера ты не хотела вызвать полицию, потому что боялась повторения той ситуации?

– Да.