Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

ли Будда?»… Пока закипает вода, вызываю в памяти профессора Панцхаву и его лекции по научному атеизму. «Ламаизм – шаманизированный буддизм бурят, тувинцев, калмыков…» Запрет на убийство любых живых существ… Раскрашенные маски ритуальных мистерий… Будда… Нирвана… Колесо перерождений… «Хорошую религию придумали индусы!..» – вертится в голове вместе с «колесом перерождений» настырная песенка. Кажется, по атеизму я получил «хорошо». Или «отлично»? Сейчас – повторный экзамен. Вот он сидит передо мной, мой беспощадный профессор с боевым номером на матросской робе.

Главное – убедить Дамбу, что его не собираются наказывать. Да и за что, собственно, его наказывать? Ламаизм не отнесен к «изуверским сектам» типа трясунов-пятидесятников. Однако инструкция политотдела требует «искоренения религиозных пережитков у военнослужащих самым решительным образом». Чай заварился.

– Пей!

Жамбалов вынул стакан из подстаканника и держал его, немыслимо горячий, в пальцах, как пиалу.

– Что это за бумажки, Дамба?

– Молитвы.

– На каком языке?

– На тибетском.

– Ты знаешь тибетский?

– Немножко. Лама учил…

– Как ты попал к ламе?

– Он брат матери. Дядя Гарма.

Порасспросив еще немного, я отпустил Жамбалова на малую приборку. Открыл сейф, достал тощее «личное дело» в конверте из мягкого картона. Характеристика, автобиография, служебная карточка, медицинский лист, свидетельство о легководолазной подготовке. Характеристику подписал командир учебной роты. «Дисциплинирован. Уставы знает и выполняет… Военную тайну хранить умеет…» Умеет, коли ничего не знает. Автобиография еще короче: «Родился в улусе Кодунский Станок. Окончил 10 классов Хоринской средней школы. Работал скотником в совхозе…» В служебной карточке два поощрения: «За отличную приборку кубрика» и «За активное участие в художественной самодеятельности». Интересно, что он там представлял: ритуальные танцы или позу лотоса?

Я комкаю папиросные бумажки с тибетской вязью и отправляю их в пресс-сетку для сжигания секретных бумаг. Попади они в руки иного ретивого особиста, и можно состряпать дельце о «нештатных шифровках», написанных на боевой службе…

Глава третья. Жара

На вечерние чаи пришла шифрограмма, которая вызвала всеобщее ликование. Нам велено встать на якорную стоянку в 55-й точке. Это северо-восточнее Кипра в десяти милях от кромки террвод. Даже не верится, что целую неделю мы можем наслаждаться солнцем, дышать сколько влезет морским озоном, спать как люди без тревог и побудок на смену вахт. Да и подремонтироваться в спокойной обстановке – давняя мечта механика.

А наш недруг авианосец «Нимиц» пошел на отдых в Танжер.

Все-таки жаль расставаться с довольно спокойной позицией, где пропахали под водой больше месяца. Она простиралась южнее Антальи, а на западе – до Родосской котловины. Лодка наша «парила» в глубине над восточной оконечностью подводного средиземноморского вала.

Подводные лодки внедрены в бирюзовую толщу моря личинками смерти. Мало кто из прибрежных жителей подозревает, что их смерть вызревает в морских глубинах в стальных оболочках субмарин. Голубой пирог Средиземноморья, который так щедро кормил 300 миллионов европейцев, арабов, африканцев, заражен черными стальными коконами, как каравай личинками куколя.

1.

В 55-й точке стоят наши черноморцы: эсминец «Пламенный» и два средних десантных корабля. Боцман запросил по светосемафору добро войти на рейд. Командир эсминца – старший на рейде – предложил нам стать к нему на бакштов, то есть на привязь с кормы. Так и сделали, чтобы не возиться на ночь глядя с постановкой на якорь.

Ночью на мачте одного из десантных кораблей вспыхнул синий огонь – знак, что он заступил в дежурство по ПВО. Мы избавлены от этой повинности тем, что лишены начисто любых зенитных средств. На случай войны будут выданы переносные комплексы типа «Игла» или «Стрела». Успеть бы только получить… Успеть бы хоть один «Орион» завалить. Они уже с вечера кружат над якорной стоянкой. Надоели хуже горькой редьки, точнее, консервированной картошки.

На эсминце горн играет спуск флага. Под заливистое курлыканье солнце медленно садится за кипрские горы. Днем их почти не видно. Но на фоне красного солнечного диска вдруг четко прорисовалась двугорбая вершина…

Ночь выдалась беспокойная – течение развернуло нас почти бульбой в борт эсминцу. Несколько раз играли тревогу и отходили во избежание навала настолько, насколько позволяли концы. А потом все повторялось сначала.

Утром снялись с бакштова, отошли и попытались стать на собственный якорь. Но у лебедки отвалился указатель длины якорь-цепи. Командир помянул с мостика матушку боцмана. Якорь-цепь травили по смычкам. Под килем – 70 метров. Экие пустяки после наших-то километровых глубин.

Сходили со старпомом на шлюпке, спущенной с эсминца, к десантным кораблям за новыми фильмами. Заодно облазили их сверху донизу. Черноморцы – из Севастополя. В танковом трюме стоят три Т-62, выкрашенные под цвет ближневосточных равнин – желто-зелеными пятнами. Танковый взвод и взвод морской пехоты. Изнывают ребята под своим раскаленным железом так же, как и мы.

От десантников пошли на эсминец в гости к командиру. Эсминец тоже черноморский – старый, выведенный из консервации по причине обострения международной обстановки. Неделю назад он конвоировал до Александрии теплоход «Украина» с интуристами на борту. Теплоход этот обстреляли, пытаясь захватить заложников, два палестинских катера под ливанским флагом.

Последние новости: «Нимиц» вышел из Танжера. Крейсер «Жданов» сопровождает наш первый авианосец «Киев» где-то северо-западнее Кипра. «Киев» совершает свой самый первый дальний поход – переход из Севастополя в Североморск, к новому месту службы. Говорят, что у нас могут взлетать с палубы пока что всего два летчика. Но ведь могут же!

Пили чай в каюте командира эсминца. Вдруг – долгий трезвон колоколов громкого боя.

– Что это? – спросил наш механик.

– Как «что»? – удивился командир эсминца. – Боевая тревога.

Мы уже отвыкли. Нам кажется, что если мы благоденствуем, то и весь мир благоденствует вместе с нами. Командир поднялся, мы распрощались и отправились на свое любимое «железо».

Эсминец снялся с якоря и ушел на слежение за авианосцем «Америка». Мы же остались на рейде старшими. Хо-хо! Теперь никто не запретит нам купаться в море. Купание в открытом море категорически запрещено начальниками всех рангов. А вдруг кто утонет? Но разве можно удержаться от такого соблазна – после северов, после многомесячного пекла в душных жарких отсеках не окунуть свои тела в самом лазурном из всех морей?

Главное – принять все меры предосторожности. Плавать будем попарно вдоль борта, так, чтобы не было видно с других кораблей. Из кормового отсека вытащили надувную шлюпку – назначили ее дежурным спасательным плавсредством. На мостик поставили бойца с автоматом – на случай появления акул. Отвалили носовые рули глубины. С них, как с тумбы в бассейне, стартовала первая пара.

Мы нырнули вместе с Симбирцевым. Я надел резиновые очки от ПДУ (портативного дыхательного устройства). Вокруг и подо мной густая голубизна венецианского стекла. Жутковато при мысли, что