Саратон, или Ошибка выжившей - Светлана Стичева

Телефон придушенно затрещал, и я немедленно схватила трубку:

– Папа! Папа! Что там у вас случилось?

Но это был не папа. Это был дядя Володя, папин брат. Не дав мне опомниться, он сразу начал говорить:

– Поля, ты это… Не знаю, как сказать-то, ё-маё. Короче. Отец завтра к нам сюда доедет. Он с товарищем на товарняке… бежал, в общем. Бросил там всё и бежал, садами-огородами. Мы тут комнату ему приготовили. А я за тобой приеду. На неделе, как договорюсь с подельником. На машине приеду, заберу тебя, значит. Посидим, потолкуем, вот же итить…

Меня бросило из жара в холод. Догадка тошнотой подкатила к горлу. В висках застучало.

– Дядя Володя, почему ты говоришь только «отец»? Он что, один поехал? А как же мама? Что значит «бросил там всё»?

– Поля, крепись, так сказать. Мама погибла. Я сам мало, что знаю, Юра мне с вокзала уже позвонил, перед отходом поезда. Они ж без билетов, ждали, кому можно сунуть, чтобы в вагон нелегально пустил. Главное, через границу пробраться.

– Как она погибла? – деревянным голосом спросила я.

– Вышла вечером, по темноте. Точнее, выбежала, она была не в себе. Перед этим позвонил Лёня и сказал, что Рая умерла. Трубку сняла мама. И сразу потом бросилась на улицу. А отец спал в этот момент. Поль, ты прости меня, итить-колотить, что я на тебя сейчас это всё вываливаю, без подготовки, но Валентина сказала, лучше уж сразу. В общем, наверное, она хотела к Ильхому, другу их, значит, чтобы помог с выездом на похороны. И на улице, недалеко от дома, пьяный чучмек докопался – и очередью из автомата. Так всё внезапно случилось…

Как в замедленной съёмке откуда-то сбоку на меня навалился затоптанный вздутый линолеум и придавил тишиной.

Через пять дней я тряслась в кабине ржавой колымаги – Володиного «Рафика». Он приехал за мной к обеду и планировал добраться до их посёлка до ночи, преодолев четыреста километров по разбитой дороге.

– На один день с подельником договорился. Завтра мы снова в рейс.

Володя калымил на «Рафике» практически без выходных, перевозя какие-то грузы на пару с товарищем. Валентина после закрытия стройки и увольнения работала на своём дачном участке. Шесть соток исправно кормили семью, а кое-какие излишки сбывали на рынке.

У меня разламывалась голова, и плыло перед глазами. Несмотря на то, что Ксюха провела эти дни со мной, капая мне валерьянку, заваривая чай и пытаясь накормить куриным бульоном, я так и не вышла из состояния ватного ступора. Я не могла проплакаться, оттого тело моё затвердело как кусок мяса в морозильнике. Оно с трудом принимало немного воды, совсем отказываясь от пищи. Спать не получалось, только иногда накрывало тяжёлой дремотой. Мысли неповоротливыми жерновами крутились вокруг воспоминаний маминого лица. Вот она придирчиво осматривает мой новый наряд – себе она обновки покупала всё реже и реже. Вот улыбается, зардевшись, когда папа приносит с улицы большой букет жёлтых кленовых листьев. Вот, волнуясь, разрывает край конверта и вынимает из него тетрадный листок письма от Раи. Вот, смотрит в стену невидящим взглядом: «Я должна её похоронить». И я думаю, что уже в тот момент она всё знала. Потому и не собиралась уезжать. Старшая сестра приняла на себя болезнь, младшая должна была уйти следом. Как и предсказала цыганка со станции Саратон, пуля оборвала мамину жизнь. Мама всю жизнь боялась, и чего боялась, то и сбылось. Может быть, поэтому она всегда мне недоговаривала, рассказывая о своих родственниках? Чтобы я ненароком не узнала ненужного, не навесила на себя, вместе с грузом прошлых историй, горя-злосчастья? Но получается, если исполнилась первая часть предсказания, страшная и жестокая, значит, исполнится и вторая?

Саратон, Саратон… что за странное слово? Я ведь знаю его, точно знаю. Кажется, это что-то из таджикского. В школе у нас был предмет «Таджикский язык», мы учили его кое-как, через пень колоду, с пятого по восьмой класс. И хотя наша маленькая испуганная учительница Сохджида Рахматовна, скороговоркой оттарабанив методичку, сразу пряталась за раскрытым учебником, вжимаясь в учительский стол, некоторые таджикские слова и даже фразы запомнились, и иногда всплывали в памяти. Точно! Саратон – это название месяца июль. А ещё название знака зодиака Рак. Моего знака зодиака. А ещё название смертельной болезни.

Всё сходится. Рак-саратон затянул во тьму тётю Раю, а июль-саратон раскалённым металлом выжег мамино сердце. Но где-то высоко-высоко в предрассветном небе сверкает звезда в созвездии Саратон – моя счастливая звезда…

– Полина! – дядя Володя потряс меня за плечо. Кажется, я всё-таки уснула. – Приехали!

Мы вышли из «Рафика», дядя взял мою сумку с вещами и, обняв за плечи, повёл в квартиру. Комкая пухлыми руками подол кухонного фартука, миловидная Валентина, встречала нас на пороге:

– Полюшка, детонька моя, вот же, как повстречались-то, горе какое! Что ж за жизнь распроклятая, осиротила нашу голубушку! Проходи, проходи, я сейчас накормлю вас, с дороги. Вова, на диван её посади, там помягче.

– А давайте быстро поужинаем, и сразу в больницу? – сказала я.

Отец лежал в реанимации. То ли простыл где на сквозняке по дороге, то ли заразился чем, но добрался до ближайшей к Володиному посёлку железнодорожной станции он уже в очень плохом состоянии. Двусторонняя пневмония. Одну только ночь отец провёл дома у Володи и Валентины, а потом его отвезли в районную больницу.

– Утром, Полюшка, утром поедем. Всё равно ведь к нему не пустят, а ночью там разве что на стульях в коридоре сидеть. И тебе, и Володе надо передохнуть, – сказала Валентина, накладывая в тарелки гречку с тушёнкой, – а я вот тебе сейчас расскажу, как я сегодня звонила и с врачом разговаривала. Состояние у него стабильное. Тяжёлое, но стабильное! Он под капельницей сейчас. Под какой? Да не знаю, не спрашивала. Я всё одно – не разбираюсь. А вот завтра Володя нас отвезёт рано утром. Сам потом на работу, а мы там с тобой, сколько потребуется.

Гречка одуряюще пахла свежим сливочным маслом. Я поковыряла ложкой в тарелке, и неожиданно быстро заглотила всю порцию.

– Вот молодечик какая, ну-ка, ещё добавочки! – сказала Валентина. – И чайком, чайком прихлёбывай, специальная с липовым цветом заварка, и для нервов хорошо, и от бессонницы.

И меня развезло от горячей гречки и медового аромата липы, убаюкало Валиным говорком, и переместившись в спальню, я разделась и сразу же провалилась в глубокий сон.

В больницу мы приехали совсем ранним утром, дядя быстро умчался, а мы с