Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко

За отсутствием толпы, парень регулирует наплыв тучи комаров, нанося звонкие удары по своему лицу, шее и прочим частям упитанного тела.

Скучно. Жарко.

К 8 часам начинает сходиться публика.

Раздается звонок, еще и еще. Услышав три звонка, публика стремглав бросается занимать места и потом сидит около часу перед опущенным занавесом:

– Время! Давай! Начинай! Три звонка было!

Потом публика получает через знакомого с артистическим миром дачного юношу конфиденциальное уведомление, что звонки эти по ошибке были даны малолетним сынишкой инженю-драматик, нашедшим в углу звонок, но это публику не успокаивает.

– Врремя! Вррремячко!

Давно жданный момент… Поднимается занавес!

Перед публикой черный, зияющий провал неосвещенной сцены, и оттуда доносится неизвестно чей голос:

– Эти яркие, солнечные лучи, льющиеся в комнату, напоминают мне детство…

– Ничего не вижу! – раздается чей-то откровенный голос из публики.

Пользуясь темнотой, лицо, вспоминавшее свое детство, выскальзывает за кулисы и шепчет режиссеру:

– Рампа не освещена! Забыли лампы зажечь!

Минут через пять парень, состоявший ранее в роли сдерживающего элемента против наплыва публики, перелезает через барьер и начинает возиться с рампой… Шарит по карманам, перелезает обратно через барьер и, по-товарищески, обращается к зрителю первого ряда:

– Нет ли спичечки?

У того нет. Поиски переходят во второй, в третий ряд, и наконец парень, довольный своей судьбой, в третий раз перелезает через барьер.

Лампы сияют.

– Эти яркие солнечные лучи, – говорит героиня, – напоминают мне дет…

– Вы это уже говорили! – замечают ей из заднего ряда.

– Тише!

– …Я помню высокий, высокий лес, птичек, которые…

Потный, озабоченный кассир входит в сопровождении незнакомца, таща за собой, во избежание кражи, остаток билетов и коробку из-под гильз с деньгами – и обращается к господину в первом ряду:

– Нет ли у вас 25 рублей разменять? Вот они покупают билет, так им сдачу нужно.

Кто-то меняет. Сначала считает деньги меняющий, потом кассир; потом господин, купивший билет. У кассира не хватает 30 копеек; меняла сомневается в доброкачественности двадцатипятирублевки, а господин, купивший билет, рассыпает мелочь, после чего первый ряд и часть второго принимает деятельное участие в розысках.

Внимание остальной публики приковано к трем лицам, запутавшимся в сложной финансовой комбинации. Артисты в это время терпеливо ждут, причем героиня даже «играет»: с деланым любопытством смотрит в окно из крашеного полотна.

Все деньги собраны, пересчитаны, и владелец их вежливо обращается к сцене:

– Извините, господа! Можно продолжать.

– …Эти яркие солнечные лучи… – надрывается суфлер.

– Эти яркие солнечные лучи… – аккуратно повторяет героиня.

Входит жизнерадостный дачник и, изумленно смотря на сцену, кричит:

– Петька! Ты! Я тебя сразу узнал!

– Он самый, – отвечает комик. – Только ты не мешай мне сейчас: я играю.

– Ну играй! А после конца можно к тебе в уборную?

– Заходи!

– Эти яркие солнечные лучи…

– Бис! – как выстрел раздается со стороны экспансивной галерки.

* * *

Так весело и разнообразно проходит спектакль.

В третьем акте живой лес вызывает восторги публики, но когда одно дерево, не выдержав напора первого любовника, валится на публику – поднимается суматоха… Любовник и комик перескакивают через барьер, забирают обратно свое дерево и тут же, увидя знакомых, мимоходом здороваются:

– Здравствуйте, Марья Евграфовна.

– Неужели это ты, Федя? Прямо бы не узнала тебя.

– А Ваську узнали? Вон он играет старого банкира.

Рецензент в уголке прилежно пишет:

«Спектакль прошел с большим успехом… Все исполнители были на своих местах…»

А исполнители в это время садятся на свободное место во втором ряду и, пока плотник снова приколачивает дерево, – заводят дружеский разговор с соседями, беззастенчиво разоблачая тайны святого искусства Мельпомены.

Два мира

I

Два человека шли по пыльной, залитой светом луны, улице города Чугуева и беседовали:

– Так, значит, так-то, брат Перепелицын…

– Именно так, Никеша.

– В Питер, значит… Только как же ты поедешь, если не знаешь, что там еще с тобой будет?

– Это пустяки! Я сегодня уже написал моему питерскому приятелю Шелестову, чтобы он узнал – как и что. Скажем – три дня письмо туда, три дня – ответ обратно. Ну… да день ему на справки. Итого – через неделю получу.

II

Два человека лежали на диванах в большой меблированной комнате, выходившей окнами на шумную петербургскую улицу, и тихо беседовали:

– Сегодня Стрелка, завтра – Стрелка. Сегодня Аквариум, завтра – Аквариум… Скучно, брат Шелестов… Правильно сказал великий психолог Гоголь: скучно жить на этом свете, господа!

В дверь постучали.

– Вам письмо, господин Шелестов!

– От кого это? – лениво спросил приятель Шелестова, забрасывая ногу на спинку дивана.

– Недоумеваю… Гм… Какой-то Перепелицын… Чего ему нужно, этому удивительному Перепелицыну. Ага! Из Чугуева… Припоминаю Перепелицына! Был такой человек, с которым мы во дни оны играли в перья и воровали огурцы на огородах.

– Наглец! – сказал, зевая, приятель Лошадятников. – Не хочет ли он теперь, под угрозой раскрытия этих хищений, шантажировать тебя?

– «Дорогой Петруша! Ты, конечно, страшно сердит на меня за то, что я за эти шесть лет не удосужился написать ни строчки, но что поделать – такова уж городская шумная жизнь. У нас, в Чугуеве, очень весело – недавно приезжал цирк и играла малороссийская труппа. Очень хорошо играли. Могу сообщить новость, которая тебя очень удивит: Пальцев разошелся с женой и живет теперь с акушеркой Звездич».

– Кто сей Пальцев? – спросил Лошадятников.

– Понятия не имею!

– Так что выбор акушерки Звездич и ее дальнейшая судьба тебя не заинтриговывает?

– Ты видишь, – я остаюсь совершенно хладнокровен. Продолжаю: «У меня к тебе есть маленькая просьба, которую, надеюсь, исполнишь: по получении сего письма заезжай на политехнические курсы (адреса не знаю) и узнай условия приема и срок подачи прошений. Потом еще просьба от Кати Шанкс – нельзя ли достать «Вестник Моды» за прошлый год № 9, – ей для чего-то нужен. Вышли наложенным платежом. Твой Илья Перепелицын».

Шелестов засвистал какой-то неведомый мотив и принялся складывать из письма петуха. Когда это занятие ему надоело, он забросил петуха за диван и сладко потянулся.

– Ты бы хотя адрес его заметил… – сказал Лошадятников.

– Чей адрес?

– Куропаткина.

– А на что он мне?

– Положим. Ты бы одевался. Скоро девять.

III

Прошла неделя.

– Вам письмо, барин!

Шелестов повернулся на кровати и прищурился на горничную.

– Давай-ка его сюда. Да чего ты боишься? Подойди ближе.

У горничной были, очевидно, какие-либо свои соображения и взгляды, потому что ближе она не подошла, а, бросив письмо на одеяло, отпрыгнула и убежала.

– От кого бы это?

Писал Илья Перепелицын.

– «Дорогой Петруша! Прошла неделя, а от тебя ответа нет. Сомневаюсь – получил ли ты мое письмо? На всякий