Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко

Поползухин потащил чемодан на руках и, усталый, расстроенный, к вечеру добрел до усадьбы Кривые Углы.

Неизвестная девка выглянула из окна флигеля, увидев его, выпала оттуда на землю и, с криком ужаса, понеслась в барский дом.

Поджарая старуха выскочила на крыльцо дома, всплеснула руками и, подскакивая на ходу, убежала в заросший, глухой сад.

Маленький мальчик осторожно высунул голову из дверей голубятни, увидел гимназиста Поползухина с чемоданом в руках, показал язык и горько заплакал.

– Чтоб ты пропал, собачий учитель! Напрасно я украл для кучера Афанасия бутылку водки, чтобы он завез тебя в лес и бросил. Обожди, оболью я тебе костюм чернилом!

Поползухин погрозил ему пальцем, вошел в дом и, не найдя никого, сел на деревянный диван.

Парень лет семнадцати вышел с грязной тарелкой в руках, остановился при виде гимназиста и долго стоял так, обомлевший, с круглыми от страха глазами. Постояв немного, уронил тарелку, стал на колени, подобрал осколки в карманы штанов и ушел.

Вошел толстый человек в халате, с трубкой. Пососал ее задумчиво, разогнал волосатой рукой дым и сказал громко:

– Наверно, это самый учитель и есть. Приехал с чемоданом. Да-с. Сидит на диване. Так-то, брат Плантов. Учитель к тебе приехал.

Сообщив самому себе эту новость, помещик Плантов обрадовался, заторопился, захлопал в ладоши, затанцевал на толстых ногах.

– Эй, кто есть? Копанчук, Павло! Возьмите его чемодан! А что, учитель, играете вы в «кончины»?

– Нет, – сказал Поползухин. – А ваш мальчик меня языком дразнил.

– Высеку. Да это нетрудно: сдаются карты вместе с кончинами… Пойдем, покажу…

Схватив Поползухина за рукав, он потащил его во внутренние комнаты; в столовой они наткнулись на нестарую женщину в темной кофте, с бантом на груди.

– Чего ты его тащишь? Опять, наверно, со своими проклятыми картами? Дай ты ему лучше отдохнуть, умыться с дороги.

– Здравствуйте, сударыня. Я учитель Поползухин из города.

– Ну что же делать, – вздохнула она. – Мало ли с кем как бывает. Иногда и среди учителей попадаются хорошие люди. Только уж ты у нас, сделай милость, мертвецов не режь.

– Зачем же мне их резать? – удивился Поползухин.

– То-то я и говорю – незачем. От Бога грех и от людей срам. Пойди к себе, хоть лицо оплесни. Обпылило тебя.

Таков был первый день приезда гимназиста Поползухина к помещику Плантову.

Глава II

ТРИУМФ

На другой день, после обеда, Поползухин, сидя в своей комнате, чистил мылом пиджак, залитый чернилами. Мальчик Андрейка стоял тут же на коленях и горько плакал, перемежая это занятие попытками вытащить с помощью зубов маленький гвоздик, забитый в стену на высоте его носа.

Против Поползухина сидел с колодой карт помещик Плантов и ожидал, когда Поползухин кончит свою работу.

– Учение очень трудная вещь, – говорил Поползухин. – Вы знаете, что такое тригонометрия?

– Нет.

– Десять лет изучать надо. Алгебру семь с половиной лет, латинский язык десять лет. Да и то потом ни черта не знаешь! Трудно. Профессора двадцать тысяч в год получают.

Плантов, подперев щеку рукой, сосредоточенно слушал Поползухина.

– Да, теперь народ другой, – сказал он. – Все знают. Вы на граммофоне умеете играть?

– Как играть?

– А так. Прислал мне тесть на имянины из города граммофон… Труба есть такая, кружочки. А как на нем играть – бес его знает. Так и стоит без дела.

Поползухин внимательно посмотрел на Плантова, отложил в сторону пиджак и сказал:

– Да, я на граммофоне немного умею играть. Учился. Только это трудно, откровенно говоря.

– Ну? Играете?! Вот так браво!..

Плантов оживился, вскочил и сейчас же схватил гимназиста за рукав.

– Пойдем, вы нам поиграете!.. Ну его к бесу, ваш пиджак. После очистите. Послушаем, как оно это… Жена, жена! Иди сюда, бери вязанье – учитель на граммофоне будет играть!

Граммофон лежал в зеленом сундуке, под беличьим салопом, завернутый в какие-то газеты и коленкор.

Поползухин, с мрачным решительным лицом, вынул граммофон, установил его, приставил рупор и махнул рукой.

– Потрудитесь, господа, отойти подальше. Андрейка, ты зачем с колен встал? Как пиджаки чернилами обливать – на это ты мастер, а как на коленях стоять, ты не мастер? Господа, будьте добры сесть подальше: вы меня нервируете.

– А вы его не испортите? – испуганно спросил Плантов. – Вещь дорогая.

Поползухин презрительно усмехнулся.

– Не беспокойтесь: не с такими аппаратами дело имели…

Он всунул в отверстие иглу, положил пластинку и завел пружину.

Все ахнули: из трубы доносился визгливый человеческий голос, кричавший: «Выйду ль я на реченьку…»

Бледный от гордости и упоенный собственным могуществом, стоял Поползухин около граммофона и изредка с хладнокровием опытного, видавшего виды мастера, подкручивал винтик, регулировавший высоту звука.

Помещик Плантов хлопал себя по бедрам, вскрикивал и, подбегая ко всем, говорил:

– Ты понимаешь, что это такое? Человеческий голос из трубы!.. Андрейка, видишь, болван, какого мы тебе хорошего учителя нашли?.. А ты все по крышам лазишь… А ну, еще что-нибудь изобразите, господин Поползухин!

В дверях столпилась дворня с исковерканными изумлением и тайным страхом лицами: девка, выпавшая вчера из окна, мальчишка, разбивший тарелку, и даже продажный кучер Афанасий, сговорившийся с Андрейкой погубить учителя…

Потом, крадучись, пришла вчерашняя поджарая старуха. Она заглянула в комнату, увидела учителя, блестящий рупор, всплеснула руками и снова умчалась, подпрыгивая, в сад.

В Кривых Углах она считалась самым пугливым, диким и глупым существом.

Глава III

СВЕТЛЫЕ ДНИ

Для гимназиста Поползухина наступили светлые безоблачные дни… Андрейка боялся его до обморока и, большей частью, сидел на крыше, спускаясь только тогда, когда играл граммофон… Помещик Плантов забыл уже о «кончинах» и целый день ходил по пятам за Поползухиным, монотонно повторяя молящим голосом:

– Ну сыграйте что-нибудь… Очень прошу вас!.. Чего, в самом деле…

– Да нет, я сейчас не могу, – манерничал Поползухин.

– Почему не можете?

– Для этого нужно подходящее настроение. А ваш Андрейка меня разнервничал…

– А бес с ним! Плюньте вы на это ученье. Будем лучше играть на граммофоне… Ну сыграйте сейчас…

– Эх, – качал лохматой головой Поползухин. – Что уж с вами делать… Пойдемте!..

Госпожа Плантова за обедом подкладывала Поползухину лучшие куски, поила его наливкой и всем своим видом показывала, что она не прочь нарушить свой супружеский долг ради такого искусного музыканта и галантного человека.

Вся дворня, при встрече с Поползухиным, снимала шапки и кланялась. Выпавшая в свое время из окна девка каждый день ставила в комнату учителя громадный свежий букет цветов, а парень, разбивший тарелку, чистил сапоги учителя так яростно, что во время этой операции к нему