Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко

II

Разворачивая местную газету, обыватель Коренастов всегда полон истерического любопытства: что-то сегодня она принесет ему интересного?

Просмотрев одним глазом телеграммы, набрасывается на фельетон и с замирающим сердцем читает:

В страшное время мы живем!

В человеке глохнет все хорошее, светлое.

Мы возвращаемся к первобытным временам:

– Зверства и жестокости!

Вчера мы были свидетелями следующего факта: измученная лошадь тащила под гору тяжелый воз, а ломовик осыпал ее ударами, кричал, ругался и всячески оскорблял беззащитное животное, не могущее ответить ему теми же словами.

Что же делает наше общество покровительства животных?

Оно спит?

– Покойной ночи, господа!

Если вам нужны подушки – не возьмете ли вы их у гласных нашей городской думы?

Ха-ха!

Да…

Глубокую истину высказал великий Островский:

«Жестокие, сударь, у нас нравы».

Фельетон производит на Коренастова ошеломляющее впечатление.

– Ловко, шельма! Как это он здорово ввернул Островского.

Бедный Коренастов не знает, что ни одно произведение графа Калиостро не обходится без трех цитат:

* * *

1) Жестокие, сударь, у нас нравы.

2) Всякое бывало, как говорит Бен-Акиба.

3) Поживем – увидим.

* * *

Первая принадлежит Островскому, вторая – Гуцкову, а третья – неизвестно кому. Вероятно, Марку Аврелию или Железной Маске…

Коренастов доволен, Коренастов кивает головой и переходит к хронике.

Хроника такая:

Вчера закончено рытье ям для посадки деревьев на Павловской улице. Можно сказать меткими словами великого русского поэта Никитина:

«Вырыта заступом яма глубокая…»

В последние дни наступили неожиданные холода с ветром и дождями. «Холодно, холодно, холодно», – как говорили три сестры в пьесе Чехова того же названия.

Нравится Коренастову и хроника. Написана она бойко, живо, с цитатами и ссылками на популярных авторов. Видно, что писал интеллигентный человек.

Прочитывает Коренастов и театральную рецензию:

Шедшая вчера пьеса популярного сатирика Гоголя «Ревизор» была разыграна очень недурно, с ансамблем. Все исполнители были на своих местах. Не удовлетворила нас только Макбетова. Петров провел свою роль с огоньком. Побольше бы таких хороших пьес! Публики было немного. Скоро антреприза заканчивает сезон и уезжает. «Негр сделал свое дело, негр может уходить»…

Коренастов в восхищении.

III

На другое утро Коренастов снова разворачивает газету. Читает фельетон:

Городская дума до сих пор ничего не сделала с приказчичьим отдыхом.

Почему?

Она спит? Не нужна ли ей подушка? Пусть она возьмет ее в обществе покровительства животных!

А приказчики пока что – работают как лошади…

Да… Жестокие, сударь, у нас нравы!

Мы не будем удивлены, если этот вопрос пролежит под сукном еще десять лет.

– Всякое бывало! – как говорил мудрец Бен-Акиба в «Уриель-Акосте» популярного Гуцкова.

Поживем – увидим.

Коренастов молчит. Не выводит его из молчания и задумчивости даже хроника:

Вчера закрылись за прекращением эпидемии холерные бараки. «Негр сделал свое дело, негр может уходить».

Безмолвно прочитывает Коренастов театральную рецензию:

Шедшая вчера пьеса популярного автора Шекспира «Гамлет» была разыграна очень недурно, с ансамблем. Все исполнители были на своих местах. Не удовлетворила нас только Макбетова. С большим огоньком провел свою роль тени отца Гамлета Петров. Почаще бы ставить такие чудные пьесы! Публики было мало. «Мало слов, а горя реченька», – как говорил популярный певец гражданской скорби Н. А. Некрасов.

Молчит Коренастов.

IV

Снова и снова разворачивает по утрам Коренастов «Мымринский Курьер». Снова и снова читает он графа Калиостро. И снова бичует неугомонный граф лавочников, которые нагружают мальчишек тяжелыми кульками.

Снова подкрепляет он это обвинение цитатой:

Жестокие, сударь, у нас нравы. Впрочем, поживем – увидим.

Хроника по-прежнему пишется бойко, интеллигентно:

Вчера отбыл с курьерским поездом в Москву податной инспектор Косолапов. «В Москву, в Москву», – как говорили три сестры Чехова в пьесе того же названия.

И снова, как и прежде, несчастная Макбетова не может удовлетворить капризного графа Калиостро, хотя она и пытается играть Лизу в нашумевшей в свое время пьесе драматурга Грибоедова, так трагически, безвременно погибшего под ножами убийц (жестокие, сударь, и т. д.).

Коренастов дочитывает газету, и брови его сжаты, и на лице написана мрачная решимость, страдание и боль, а плечи нервно подергиваются.

Молча встает он, приглаживает волосы и, глядя куда-то в угол, сдержанно говорит жене:

– Жена! Дай мне сюртук. Вернусь через час.

Отыскивает палку, шляпу и – уходит.

Через час возвращается, ставит палку в угол и, не промолвив ни слова, ложится в постель.

Спит тревожно.

А на другой день, как удар грома, появляется в газете неожиданное бессмысленное, дикое сообщение:

Обыватель Коренастов избил палкой нашего сотрудника графа Калиостро (A. M. Балкашкина). Жестокие, сударь ты мой, у нас нравы!

И поднимается сразу целый лес всплескивающих рук:

– Боже! Где мы живем? Среди дикарей? Какая косность… какое мракобесие…

До глубокой старости буду я негодовать на человеческую односторонность и близорукость в тонких, деликатных вопросах.

Ихневмоны

Редактор сказал мне:

– Сегодня открывается выставка картин нео-новаторов, под маркой «Ихневмон». Отправляйтесь туда и напишите рецензию для нашей газеты.

Я покорно повернулся к дверям, а редактор крикнул мне вдогонку:

– Да! Забыл сказать самое главное: постарайтесь похвалить этих ихневмонов… Неудобно, если газета плетется в хвосте новых течений и носит обидный облик отсталости и консерватизма.

Я приостановился.

– А если выставка скверная?

– Я вас потому и посылаю… именно вас, – подчеркнул редактор, – потому что вы человек добрый, с прекрасным, мягким и ровным характером… И найти в чем-либо хорошие стороны – для вас ничего не стоит. Не правда ли? Ступайте с Богом.

* * *

Когда я, раздевшись, вошел в первую выставочную комнату, то нерешительно поманил пальцем билетного контролера и спросил:

– А где же картины?

– Да вот они тут висят! – ткнул он пальцем на стены. – Все тут.

– Вот эти? Эти – картины?

Стараясь не встретиться со мной взглядом, билетный контролер опустил голову и прошептал:

– Да.

По пустынным залам бродили два посетителя с испуганными, встревоженными лицами.

– Эт-то… з-забавно. Интер-ресно, – говорили они, пугливо косясь на стены. – Как тебе нравится вот это, например?

– Что именно?

– Да вот там висит… Такое, четырехугольное.

– Там их несколько. На какую ты показываешь? Что на ней нарисовано?

– Да это вот… такое, зеленое. Руки такие черные… вроде лошади.

– А! Это? Которое на мельницу похоже? Которое по каталогу называется «Абиссинская девушка»? Ну что ж… Очень мило!

Один