Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко

И только одна поджарая старуха не могла превозмочь непобедимую робость перед странным могущественным учителем – при виде его с криком убегала в сад и долго сидела в крыжовнике, что отражалось на ее хозяйственных работах.

Сам Поползухин, кроме граммофонных занятий – ничего не делал: Андрейку не видел по целым дням, помыкал всем домом, ел пять раз в сутки и иногда, просыпаясь ночью, звал приставленного к нему парня:

– Принеси-ка мне чего-нибудь поесть… Студня, что ли, и мяса. Да наливки дай…

Услышав шум, помещик Плантов поднимался с кровати, надевал халат и заходил к учителю.

– Кушаете? А что, в самом деле – выпью-ка и я наливки. А ежели вам спать не особенно хочется – пойдем, вы мне поиграете что-нибудь, а?

Поползухин съедал принесенное, выпроваживал огорченного Плантова и заваливался спать.

Глава IV

КРАХ

С утра Поползухин уходил гулять в поле, к реке… Дворня, по поручению Плантова, бегала за ним, искала, аукала и, найдя, говорила:

– Идите, барчук, в дом. Барин просят вас на той машине играть.

– А ну его к черту, – морщился Поползухин. – Не пойду. Скажите – нет настроения для игры.

– Идите, барчук… Барыня тоже очень просила. И Андрейка плачут, слухать хочут.

– Скажите – вечером поиграю!..

Однажды ничего не подозревавший Поползухин возвращался с прогулки к обеду… В двадцати шагах от дома он вдруг остановился и, вздрогнув, стал прислушиваться.

«Выйду ль я на реченьку…» – заливался граммофон.

С криком бешенства и ужаса схватился гимназист Поползухин за голову и бросился в дом… Сомнения не было: граммофон играл, а в трех шагах от него стоял неизвестный Поползухину студент и добродушно-насмешливо поглядывал на окружающих.

– Да что ж тут мудреного? – говорил он. – Механизм самый простой. Даже Андрейка великолепно с ним управится…

– Зачем вы без меня трогали граммофон? – сердито крикнул Поползухин.

– Смотри, какая цаца! – сказал ядовито помещик Плантов. – Будто это его граммофон. Что же ты нам кружил голову, что на нем играть нужно учиться?.. А вот Митя Колонтаров приехал и сразу заиграл. Эх, ты… карандаш! А позвольте, Митя, я теперь заведу. То-то, здорово! Теперь целый день буду играть. Позвольте вас поцеловать, уважаемый Митя, что вздумали свизитировать нас, стариков.

За обедом на Поползухина не обращали никакого внимания… Говядину ему подложили жилистую, с костью, вместо наливки он пил квас, а после обеда Плантов, уронив рассеянный взгляд на Андрейку, схватил его за ухо и крикнул:

– Ну, брат, довольно тебе шалберничать… Нагулялся!.. Учитель! Займитесь!

Поползухин схватил Андрейку за руку и бешено дернул его:

– Пойдем!

И они пошли, не смотря друг на друга… По дороге гимназист дал Андрейке два тумака, а тот улучил минуту и плюнул учителю на сапог.

Граф Калиостро

I

У кого из нас не сжималось сердце и не хмурились страдальчески брови при чтении в газетах краткого, но выразительного сообщения:

Дикая расправа. Вчера обыватель города Мымры избил палкой газетного корреспондента.

Кто из нас не качал печально головой и не говорил со стоном отчаяния:

– Какая темнота! Боже, какая косность!

И рисовался нам облик затравленного, замученного носителя и проводника света и культуры, откуда-то глядели страдающие недоуменные глаза газетного корреспондента с застывшим в них вопросом:

– За что?

За что? Теперь я знаю, за что.

* * *

С самых ранних лет меня до глубины души волновала и возмущала человеческая несправедливость. И до глубокой старости я буду негодовать на человеческую односторонность и близорукость в тонких деликатных вопросах.

Таким тонким деликатным вопросом я считаю многовековую исконную вражду между провинциальным журналистом и провинциальным обывателем, и меня всегда удивляло, что никто до сих пор не мог разобраться как следует в вышеупомянутом деликатном вопросе.

Все, как будто сговорившись, согласным хором восклицали по прочтении телеграммы об избиении обывателем провинциального журналиста:

– Какая ужасающая тьма! Что за дикари!

И, конечно, всю вину обрушивали на обывателя.

Вероятно, многим известно, что у обывателя часто бывает совершенно противоположное отношение к провинциальному журналисту. Обыватель патриотичен, он гордится своим городом, своей газетой, своим журналистом, и нередко с его уст срываются такие одобрительные слова:

– Читали вы сегодня в «Мымринском Курьере» статью графа Калиостро? – (Провинциальные журналисты избирают себе самые звучные, красивые псевдонимы.) – Читали? Ах, шельма! Ах, собака! Попадись такому на язычок… Как это он ловко отбрил сегодня помощника заведующего городскими скотобойнями… А вчера – тоже: «Известно ли, – говорит, – кому это надлежит ведать, что ямы, выкопанные для посадки деревьев, залило водой и затянуло грязью? Очевидно, – говорит, – городские деньги идут не на благоустройство города, а для наполнения ям зловонной водой?» Так и колет! Так и брыжжет ядом! И откуда что берется?!

Обыватель гордится своим фельетонистом, восхищается им…

Когда граф Калиостро, с гордым, независимым видом, шагает по городскому саду, обыватели почтительно уступают ему, как существу высшему, дорогу, а сзади слышится тихий заглушенный шепот:

– Смотрите, смотрите!.. Это граф Калиостро! Который вчера порядки в городской библиотеке прохватил.

– Ах, какой интересный!

И шагает, шагает граф Калиостро, с загадочной улыбкой на лице, таинственный в своем могуществе, до краев наполненный неограниченными возможностями прохватить, разнести и продернуть всех, кто является врагом культуры и общественности.

Ни у кого тогда ни на минуту не появляется мысль поколотить графа Калиостро или причинить ему какую-либо другую неприятность – он, как коронованная особа среди своих почтительных подданных, в полной безопасности…

И долго работает он так, окруженный всеобщим уважением и тихим удивлением, бичуя пороки и неправду. И кажется, что Россия благоденствует под мирным тактичным управлением знатных титулованных иностранцев: в городе Мымрах борется с городскими скотобойнями граф Калиостро, в Звенигороде бичует думские порядки суровый, непреклонный князь Серебряный, а Елабугу защищает от натиска тьмы и спячки Железная Маска, или какой-нибудь Марк Аврелий, или граф Монте-Кристо…

Так борется и работает эта титулованная нация.

И вдруг – среди безоблачного неба появляется странное, неожиданное, страшное сообщение:

МЫМРЫ. Обыватель Коренастов поколотил палкой журналиста Балкашкина, пишущего под псевдонимом – граф Калиостро.

Это является каким-то зловещим сигналом.

Подданные восстают на своих королей, и звенигородский обыватель начинает очертя голову колотить своего князя Серебряного, в чем от него не отстает елабужец, неожиданно набрасывающийся без всякого милосердия на Железную Маску, Марка Аврелия или даже на самого сурового, загадочного Монте-Кристо.

И рисуется перед глазами облик свергнутого с пьедестала, затравленного поборника светлых идеалов и носителя культуры, и откуда-то издалека звучит страдальческий недоуменный вопрос Марка Аврелия:

– За что?

Пожалуй, ответить на этот вопрос будет