Любовь моя Ана - Софья Асташова

не хотел двигаться, но если раньше мой сильный молодой организм кое-как справлялся с дефицитом витаминов, минералов, микро- и макронутриентов, то сейчас он исчерпал весь свой компенсаторный запас и трубил об этом во все трубы.

Я снова могла сомкнуть пальцы одной руки на предплечье, но каждый вечер боялась ложиться спать, потому что наутро вылезала какая-то новая болячка. Я больше не могла это игнорировать. Ноги отекали. Сильно. Щиколотки стали такого слоноподобного размера, что я не могла надеть никакую обувь, кроме растянутых домашних тапок.

Губы превратились в кашу. Кровоточат и гноятся. Гноятся и кровоточат. Моё лицо напоминает печальный грим Пьеро, только губы обведены не чёрным, а красным. Рот окаймлён воспалением. Всё это трескается. Из трещин сочится гной, смешанный с кровью. Гной засыхает и покрывает губы жёлтыми хлопьями.

– Я умираю, – говорю я маме по телефону.

– Я хочу умереть, – говорю сестре и бросаю трубку до того, как она успевает что-то ответить.

Мне чудился приход четырёх всадников Апокалипсиса. Я хотела застать конец света. Я разваливалась. Буквально. Мои руки выглядели как руки девяностолетней старухи. Зубы я потеряла уже давно, но сейчас теряла волосы и ногти – они растворялись до тонкой прозрачной плёночки, отёк с ног не сходил даже за ночь, руки до локтей опухли и воспалились, как и рот, покрылись коростами и трещинами.

Гормональная мазь помогала на время снять красноту, но Пьеро – болезненный, яркий, освежёванный, ранимый, чувствительный, вспухший, воспалённый – всегда возвращался. Возвращался, как старый знакомец. Я не понимала, что со мной происходит, и удивлялась, потому что была уверена, что ем достаточно.

«Умри или начни есть», – говорил организм. «Я не хочу так жить», – говорил организм. Конечно, он не хочет – ему проще умереть, чем жить так. Но изо всех сил организм продолжал питать мозг. Мозг оставался равнодушным к опасностям, возомнил себя бессмертным или просто свыкся с неизбежным. Зато я нашла самое подходящее определение для анорексии – это борьба с пустотой за ничто. Ничто. Зеро.

Я одинокий ковбой на просторах великой пустоты. У меня сложились непростые отношения с пустотой. Иногда она требовала заполнения. Срывы случались не от голода – я больше не испытывала голода. Это было желание заполнить пустоту внутри. Если я не заполню её, мне казалось, она меня поглотит. Я просто не выдержу.

Это была моя пустота. Пустота, которой я владела и которую хранила. Это же ничто? Ну и что, всё равно. В каком-то смысле я получала от неё удовольствие. Да вы уже поняли. Мы плакали и смеялись вместе. Больше, конечно, плакали.

На весах неуверенная цифра 38. Цифра ни о чём – всё равно толстая. Боюсь колебаний стрелки вперёд. Боюсь всего – просыпаться утром с новой болячкой, вздувшихся на руках вен, обложенного белым налётом языка, раздражений по всему телу, но больше всего боюсь поправиться.

Сейчас всё плохо, но через несколько лет я потеряю всякий контроль над телом и тем, что ем. Закончится это гормональным сбоем, который убьёт мой метаболизм.

Я ходила по психиатрам. Искала врачей, которые смогут ответить на вопрос, что со мной происходит, и дать мне лекарство, чтобы всё стало если не лучше, то хотя бы как раньше. Все как один они пожимали плечами и говорили, что бессильны и мне надо ложиться в стационар. В Москве есть такой стационар. Мне повезло, что я живу в Москве.

Я упивалась своей трагической ролью. Но это было изолированное удовольствие. Внутри всего этого я была в одиночестве. Трубила во всё горло, что мне не нужен стационар, – мне нужны таблетки, уколы и мази, которые приведут моё тело в порядок. И мне всё ещё нужно худеть. Где-то в глубине души я, наверное, уже согласилась, что стационара мне не избежать, но перед этим хотелось ещё похудеть. Ещё насладиться худым телом и костями.

Мне так страшно. Я гуглю «заморозить яйцеклетки в Москве стоимость». Хотела делать зубы, а теперь – заморозить яйцеклетки, если они у меня ещё остались. Не знаю, есть ли у меня хоть что-то. Ни месячных, ни друзей, ни партнёра, ни мышц, ни эмали, ни денег на заморозку, ни комплекса витаминов B, A, E, ни железа, калия, магния, ни аппетита.

Я была на грани отчаяния, но ещё могла пойти в лес. Как там красиво – этот лес, полосатый, пятнистый, нужен мне рядом. Я добиралась до парка, где от заката до темноты гуляла по аллеям в поисках успокоения, способного заполнить внутреннюю бездонную пустоту. Я хотела вдоволь, как это делают поэты, наглядеться на небо. Щурить глаза. Созерцать облетающие листья. Вдохнуть запах прелой травы и сказать, что он прекрасен.

Парк начинается засыпанной гравием дорогой. Он предстаёт передо мной дивно и неотвратимо с призрачными деревьями и вечерним блеском озера. Как из фильма, где действие происходит в штате Монтана, Мэн или Северная Каролина. Небо клубится, сизый туман стелется под ногами. Неоном светятся вывески кафе. Дым идёт вперемешку с запахом жареного мяса.

Я звоню маме, чтобы рассказать про очередную болячку. Мы до одурения долго говорим по телефону. Кроме неё, больше никто не станет слушать эту ерунду. Под шум деревьев мы беседуем об одном и том же – о моих пострадавших губах и рационе, дефиците витаминов и таблетках. О депрессии и ещё раз о депрессии. Она произносит слова, которые выводят меня из себя: «надо», «должна», «так нельзя» и «заканчивай». Это ранит меня на самом деле. Я бросаю трубку, но перезваниваю. Звонок нельзя считать завершённым, пока мы окончательно друг друга не изведём. Но стоит мне пойти навстречу, как она отдаляется. Я не злюсь, понимаю, что заслужила. Я столько времени отгораживалась, отталкивала её, обижала, что она не должна отвечать мне взаимностью по моей первой прихоти.

Никогда раньше я не подмечала за собой магического мышления, а, оказывается, оно расцвело пышным цветом. Мама вяжет мне жилет. Я нашла в интернете модель с ярким рисунком из кактусов, а мама купила разноцветную пряжу. Кажется, совсем скоро он будет готов. Я внушила себе, что, когда она закончит вязать, я надену его, и моя болезнь пройдёт, как страшный сон. Буду носить его не снимая, а он будет меня оберегать. Буду носить его, даже если он будет некрасивым. Мы будем со смехом вспоминать мои болячки. Я его уже люблю, уже скучаю по нему, как будто ждала его всю жизнь.

Разговор и лесополоса уводят меня так далеко, что я оказываюсь абсолютно