Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис

По нему можно было сверять даты мировой истории, математические формулы, физические законы и даже краткий курс ВКП(б). Петра Первого или какого-нибудь Емелю Пугачева он умел описать до деталей одежды. Увы, рядом не было той направляющей руки, которая оградила бы его способности от разбазаривания и безудержного разброса интересов.

Мне мучительно недоставало в нем самоиронии. Его ранимость и обидчивость с детства затрудняли наши отношения. Из-за мнительности и смены настроения от дуновения ветра самое простое общение с ним требовало напряжения и бдительности. Той самой бдительности, которую я то и дело терял, уставая следить за своей лексикой или интонацией, а то и просто давал спровоцировать себя «принципиальным» спором, и тогда… Он был физически крепче меня и потому не слишком утруждал себя поиском решающих аргументов. Да споры и не были его сильным местом. Он то и дело соскальзывал с темы, сжимал кулаки, замыкался в обиде, а если и убеждал, то не аналитическим блеском, а плещущей через край бездонной памяти информированностью. Трудней всего давался ему в споре отказ от раз произнесенной фразы, сколь бы очевидной ни была ее абсурдность и сколь убедительны ни были контраргументы. Защищаясь до последнего, он тем не менее не запинался в поисках слова поточней, фехтовал до изнеможения, и только будучи окончательно загнанным в угол, недовольно ворчал, передразнивая последние выпады оппонента.

Когда же стрелка барометра настроения благосклонно поглядывала в сторону потепления, в его китайских глазах вспыхивала веселая молния. В эти минуты трудно было найти более благодарного слушателя и собеседника. Надо было успеть влить в него дюжину последних анекдотов. Вова — порывист, ревнив, но как союзник надежен и предупредителен (хоть что-то унаследовал от отца).

«КТО ТЫ, БЛЕДНАЯ СЕСТРА?»

Все, что я знал о жизни сестры в годы детства, — это то, что у нее была секретная тетрадь, которую она скрывала от посторонних глаз. Такие тетради тайно хранились у многих советских школьниц. Самым надежным местом был портфель — его содержимое не интересовало в доме никого, кроме владельца. Нет, никакой это не дневник. Это стихи поэтов, не упоминавшихся в школьной программе. Стихи эти знали все, но при этом они как бы не существовали, как не существовали и их авторы. Девочки тайно делились между собой этим «самиздатом», давали переписывать, но обсуждать их во всеуслышание было не принято и даже опасно. Лагеря еще кишели недавними школьницами и студентками с 10-летними сроками за увлечение стихами Ахматовой или Алигер. Однажды году в 54-м я гостил в доме родителей и из любопытства изучал содержимое портфеля старшей сестры. Тут я и наткнулся на тетрадь. Алла застала меня за чтением «еретических» записей. С этого и началось мое знакомство с поэзией Есенина, о котором я до того и слыхом не слыхивал, и наши доверительные отношения с сестрой.

Алла Махлис и Шломо Штракс

Незадолго до моего появления в доме случилось ЧП. Отец за минуту до отхода поезда выволок из вагона 18-летнюю дочь — она завербовалась в Воркуту в вооруженную охрану заполярного промышленного объекта. Ее тоже вела неудовлетворенность жизнью и жажда независимости и новых впечатлений. Свое спасение Алла найдет в раннем и не слишком счастливом замужестве. При этом ее жениху пришлось выдержать нешуточную конкурентную борьбу. Помню, как один из них, пышноволосый блондин по имени Ян привел в волнение перекресток Пушкинской и Страстного страстным (и небесталанным) исполнением под нашими окнами арии Хозе с цветком. В числе претендентов был даже человек с выездной визой на руках. Львовянин Шломо (Шуня) Штракс в 1956 году специально приехал в Москву, чтобы уговорить Аллу уехать с ним в Польшу, а затем в Израиль. Дальнейшая судьба кандидата была бурной и «прославила» его на весь мир. У Шуни была сестра Ида Шумахер, которая разочаровавшись в Израиле, подумывала о возвращении в СССР. На пути Шумахеров стал их отец, глубоко верующий хасид-сатмар Нахман Штракс. Нахман был репрессирован в СССР, потерял в лагере глаз и стал свидетелем гибели его младшего сына от рук русских антисемитов. Его ненависть к коммунизму была настолько непреодолимой, что он поклялся воспрепятствовать возвращению малолетнего сына Иды Йоселе. Он попросту похитил внука. Не помогли Шумахерам ни суды, ни арест отца, ни полицейские облавы. Мальчик бесследно исчез. Когда дело зашло в тупик, вмешаться в историю пришлось самому Бен-Гуриону, который поручил розыск ребенка… главе израильской разведки Исеру Харелю. Около трех лет понадобилось израильскому разведчику № 1, который задействовал все ресурсы Моссада, чтобы выйти на след похищенного мальчика, а операцию «Тигр» с тех пор сравнивают с операцией «Финал» по поимке Эйхмана. В конечном счете, Йоселе был найден в еврейской семье в Бруклине и возвращен родителям. Шуня с самого начала принял сторону отца. За его роль в организации похищения он был приговорен израильским судом к 7 годам заключения (обвинение требовало 20). Если бы Алла тогда проявила благосклонность, может, и наша жизнь пошла по другому руслу.

Раннее замужество и рождение двух прелестных сыновей стало причиной того, что ее образование закончилось аттестатом зрелости. Цель — побыстрей оторваться от отчего дома — диктовала средства. Когда я поселился на Страстном бульваре, Алла уже жила в мужниной коммуналке в Замоскворечье.

ШИВОРОТ-НАВЫВОРОТ

В тот вечер отец пришел на бровях, но, вопреки обычаю, до появления первой звезды. Поощрение не заставило себя ждать. Мама назвала его Сенечкой и пошла замешивать картофельные оладьи. Уже за столом, в ожидании первой порции любимого лакомства Сенечка вдруг выкинул педагогический фортель, нас с Вовой серьезно озадачивший. Он тронул меня за плечо:

— Ну-ка, сынок, тащи дневник.

В его устах эти слова прозвучали пугающе странно, если не абсурдно, что-то вроде «тащи патроны». Мы с братом переглянулись, просчитывая дальнейшее развитие сюжета и судорожно соображая, как вернуть его в естественное русло. Отвлечь внимание? Но чем? Пока я перебирал содержимое портфеля, Вова смотался к почтовому ящику. Когда я вернулся к столу, перед Сенечкой лежала стопка орденоносных печатных органов, в которые отец, однако, не торопился погружаться. Вместо этого он наугад листнул дневник. Тот предательски распахнулся на странице, украшенной жирной лебяжьей шеей. Сенечка дидактически уткнул указательный палец в «синюю птицу»:

— Это что такое? — логическое ударение пришлось на указательное местоимение, что отнюдь не предвещало мирного исхода назревающего конфликта.

— Двойка.

— Ты что оплеушку захотел? — Сенечка уже сворачивал в трубочку опрометчиво доставленную братом «Правду». Слегка оглушенный органом ЦК КПСС, я