Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский

глажка, уборка, готовка. Сына накормить и спать уложить, поиграть с ним, на горшок посадить да попку вытереть. Дочери помочь с домашними заданиями. И так каждый день, раз в неделю только к Петру в баню. Одно развлечение – летом на огороде. Хотя это и не развлечение вовсе, а просто другая работа… Ты вот сидишь и выбираешь, чем бы заняться, чтобы и денежно было, и по душе. А у неё и выбора никакого не было. И сейчас нет – где она сможет работать по своей архитектурной специальности? В посёлке каждый сам себе архитектор. Может, и есть тут какой-нибудь отдел по строительству, но это место тёплое, хлебное, там обязательно сидит чей-нибудь родственник или знакомый. Везде очертились «свои круги», будто касты индийские, и чужаку туда не попасть…

И снова удивление: до чего быстро всё переменилось! С какой радостью бросились ломать всё, что ценили раньше. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при…» А как называется то, что у нас сейчас установилось? Экономику учредили будто бы капиталистическую, а сознание у многих первобытное: выследить, догнать, убить, сожрать… Была какая-то цель, какой-то стержень в государстве, вокруг которого всё нарастало. А сейчас цель одна: обогащайся любой ценой. Ломись, толкайся, наступай на ноги, лезь по головам, а если не можешь или не умеешь, то это, как говорится, твои проблемы. Никто не пожалеет, ещё и пнут от души и со сластью. Закон свободной конкуренции – чем меньше конкурентов, тем лучше.

Вот так думаешь, думаешь целыми днями, и ничего не придумывается. Есть ведущие и ведомые, есть заказчики и исполнители, одни не могут без других. Но если ты по характеру ведомый, исполнитель, так что же, не имеешь права на достойную жизнь? Всегда старался жить в ладу с обществом: хранил деньги в сберегательной кассе, не стоял у края платформы, по газонам не ходил – ходил на демонстрации, мысленно требовал вместе со всеми свободу Анджеле Дэвис, Луису Корвалану, Леонарду Пелтиеру, ещё кому-то… А теперь это всё не считается, нигде не учитывается, пропуском ни в один из кругов не служит.

Но чем же Даша виновата, что он, Виток, вот такой, что нет в нём этой струнки – самому сообразить, организовать, придумать, добиться… Что же хорошего, если мы будем на своих любимых срывать досаду на нынешнее мироустройство и свою неспособность… не то что изменить его, но хотя бы как-то приспособиться к нему?

Даша молчала с сыном на коленях, Маришка тоже притихла – не было ещё такого, чтобы родители бросали друг другу упрёки. Виток подошёл, положил руку на Дашины волосы, погладил. Она накрыла её своей ладонью. Сказала:

– Лариса мне говорила – в больнице кадровичка увольняется. Схожу поговорю, может, возьмут. Там же не надо специального образования.

Виток сел рядом на кровать.

– Что эти гады с нами делают, – сказал он, ударив кулаком в колено. – Мало того, что они заставили нас отказывать себе во всём, как будто война идёт. Они ещё хотят, чтобы мы при этом перессорились между собой, были каждый сам по себе… Не то чтобы решили это сознательно, но одно выходит из другого. А нам нужно людьми оставаться… Был такой фильм, не помню названия. Двое поссорились из-за какой-то мелочи, он накричал на неё, потом они помирились, но она сказала такие слова, от которых до сих пор меня жуть берёт: «Мы переступили». Это значит, что уже никогда не будет прежнего доверия, и значит, не будет того счастья… У них там потом вроде всё хорошо сложилось, но след-то остался навсегда, хоть они об этом больше не вспоминали. Я боюсь, что и у нас останется такой след, я не должен был так говорить…

Даша ничего не успела сказать – подбежала Маришка, сцепила их мизинцы:

– Мирись, мирись, больше не дерись. Если будешь драться, я буду кусаться. Всё!

И разбила своей ладошкой. Виток обнял всех.

– Ничего, ребята, выплывем. Вот и весна на улице.

Я в весеннем лесу

с хлебом ел колбасу… —

пропел он и подмигнул Маришке. Она рассмеялась. Виток подхватил на руки малыша и подбросил вверх, тот радостно взвизгнул. Даша тронула за руку: «Осторожно». Виток подбрасывал и приговаривал:

– Не боишься? И правильно, с папой ничего не бойся. С папой никогда ничего не бойся…

И нечего больше думать. Ведь снова незаметно затянуло это болото, как и в прошлом году. Или заворожённо тонуть в нём – тёплом, обжитом, но всё-таки болоте, – или решительно пытаться выбраться и не оглядываться назад. Опять нужен рывок, лишь бы за что-то зацепиться. А зацепиться можно пока только за одно…

15

«Виктуар, вы хотите по-прежнему иметь кусок хлеба с маслом?» Я, естественно, ответил утвердительно.

«Гадкие лебеди»

Всё устроилось на удивление быстро. Даша, сходив в понедельник в больницу к главврачу – «на собеседование», во вторник уже вышла работать. Отдела кадров как такового не было, имелась только штатная единица инспектора по кадрам, и один человек должен был тащить на себе всё: вести немаленькую документацию – личные дела, трудовые книжки, воинский учёт, принимать заявления, оформлять приём-увольнение, составлять график отпусков, выдавать разные справки… К поселковой больнице относились и несколько амбулаторий в ближних деревнях, и весь их персонал тоже подлежал учёту здесь. Всего набиралось человек четыреста, и каждый хотя бы раз в год приходил к своему инспектору. Дольше двух-трёх лет на этой должности никто не задерживался, потому что работа была кропотливой и нудной, а платили мало. И когда Даша начала благодарить Ларису за то, что помогла устроиться, та перебила:

– Я думаю, скоро ты меня, наоборот, ругать станешь. Это же каторга сидячая.

Но Даша приходила по вечерам домой радостная и оживлённая, а за ужином рассказывала, как она начала разгребать бумаги и наводить в них порядок, потому что всё там запущено: не дописано, перепутано, потеряно… Иногда она задерживалась, и Виток хмурясь посылал Маришку в магазин, а сам чистил картошку. Даша, войдя в дверь, говорила: «Не сердись, надо было доделать кое-что», гладила Витка по щеке, целовала Костю, спрашивала у Маришки про школьные дела и, подвязав фартук, хлопотала на кухне. И Виток таял, в душе стыдясь, что хотел высказать ей словами Никанора: мол, не для отца же родного стараешься. Он и сам не умел небрежно относиться к работе, которую делал.

Три дня Виток ходил с Костей в поликлинику, сдавая всякие анализы, и наконец