Самоубийцы и другие шутники - Евгений Львович Чижов

С террасы она впервые в этом году увидела Толю с его мопедом и коробом за спиной. Не заметив ее, он проехал дальше к соседке, Мария слышала, как он предлагал ей грибы, потом звал с собой в лес показать места, та заливисто смеялась в ответ. Мария вспомнила то, что говорили о нем. Кого же он все-таки убил? И, главное, как? И что будет, если она согласится пойти с ним? Она вспомнила его большие руки на руле мопеда и увидела их на своей шее. Наверное, все случится быстро – шея у нее была тонкая. Мария с трудом сглотнула застрявшую в горле слюну и решила, что, когда Толя в следующий раз позовет ее, она обязательно пойдет. А если не позовет? Если она ему вообще неинтересна? Тогда, пусть даже она сама вызовется идти с ним, он ее, конечно, пальцем не тронет. Мария подошла к зеркалу, задрав подбородок, вытянула шею, погладила ее правой рукой. Она привыкла, что нравится мужчинам, но сама редко была довольна своей внешностью, а сейчас и вовсе показалась себе едва ли не уродливой: желтая кожа, туго обтянутые ею скулы, глаза большие, даже слишком, но явно потерянные, взгляд затравленный, узкие сжатые губы, как у предков на фотографиях. Она подумала, что вполне уже может продолжить ряд старых снимков на стенах. Это ее рассмешило: слишком далеко она все-таки чувствовала себя от этих давно умерших людей. Ничего, у нее есть много хорошей косметики, внешность – дело поправимое.

Но когда Толя снова приехал со своим товаром, она не смогла выдавить из себя, что хочет пойти с ним. Смотрела, как загипнотизированная, на его руки на руле, казавшиеся ей теперь громадными и почти черными от въевшейся грязи, и слова застряли в онемевшем рту. То же случилось и в следующий раз, и только на третий она сумела почти чужим, сделавшимся вдруг непривычным голосом произнести:

– Я хочу… узнать эти места.

Он спросил:

– Не передумаешь?

Она покачала головой, чувствуя, что больше уже себе не принадлежит. Дальше все должно было произойти само собой.

Ночью она почти не спала, заснула только под утро, проснулась от стука в окно (накануне оставила калитку открытой, чтобы Толя смог зайти). За окном было еще совсем темно, она с трудом его разглядела, крикнула:

– Подожди, я сейчас.

Все, что нужно надеть и взять с собой, было приготовлено с вечера, но сейчас она подумала, что могла что-то забыть, перебрала все заново, телефон брать не стала, связи далеко в лесу все равно нет, зато зачем-то взяла маленькие снимки детей, спрятала в нагрудный карман, так, ключи… где ключи? А зачем ей ключи? Разве она рассчитывает вернуться? Но все-таки нашла ключи от дома и взяла их. Оглядела себя напоследок в зеркало, быстро подкрасила губы, подвела глаза, вроде ничего, терпимо, для Толи должно сойти. Она чувствовала неистовую сосредоточенность, подавляющую страх сделать что-то не так, занятую только тем, что нужно в данный момент и прочь изгоняющую все мысли о будущем, даже самом близком. Толя сидел на перилах крыльца, болтая ногой и всем видом выражая нетерпение.

– Ну наконец-то. А то я уж думал, так до солнца здесь и просижу.

Вышли на едва видную под ногами дорогу и по ней вошли в лес, сомкнувшийся вокруг них глухой предутренней тьмой. Толя шагал впереди уверенно, будто видел в темноте, а может, и правда видел, подумала Мария, кто его знает, для него ходить по грибы до рассвета – дело привычное. Для нее же с детства знакомый лес у деревни сделался чужим и жутким, и только владевшая ею сосредоточенность позволяла одолевать страх, пока что-то невидимое не зашуршало внезапно на обочине у самых ее ног. Тут Мария уже не выдержала, схватила Толю за руку и сразу же выпустила, будто прикосновения к нему испугалась еще больше. Он рассмеялся в темноте – беззвучно, но она все равно поняла, что он смеется.

– Да не бойся ты. Это лиса, или хорек, или еще какая-нибудь мелочевка. Много ее тут по кустам шастает.

– А волки? – осторожно спросила Мария. – Волки тут есть?

Ее с детства пугали рассказами о рыскающих вокруг деревни волках, которых можно встретить, если уйти далеко от дома.

– Летом нет, летом они в дальние леса уходят. Примерно куда мы с тобой идем. – Толя снова неслышно рассмеялся. – А зимой пожалуйста. Зимой сколько угодно. Следы я каждую зиму нахожу, да и самих несколько раз видел.

– Страшно?

– Когда ружьишко есть, то не особо. Но все равно, я бы сказал, не очень-то приятно.

Толя любил такие вычурно звучавшие в его устах выражения, как «я бы сказал», и охотно употреблял их.

– А кто еще тут зимой встречается?

Марии всегда было интересно, какая здесь жизнь зимой, когда никого из городских в деревне нет, но спросить было не у кого: местные, знакомые ей с детства, умерли или разъехались, а новых она не знала.

– Да кто угодно: косули, кабаны, лисы, зайцы… Лоси ко мне приходят, я их с рук кормлю. На медведя-шатуна напороться можно, но этого я б никому не пожелал. Главное, людей тут нет, а без людей все зверье распрекрасно себя чувствует. К домам вплотную подходит, по улицам разгуливает. Прошлой зимой у нас в деревне среди бела дня семью кабанов видел: идут себе, похрюкивают, носами везде тычутся. Такие любопытные, все им обнюхать надо…

– А тебе как зимой живется?

– Мне-то? Да лучше всех.

– Без людей? Совсем одному?

– А зачем они нужны?

– Как это «зачем нужны»? – переспросила Мария и подумала: «А в самом деле, зачем?» – Ну, все-таки… чтобы был кто-нибудь рядом.

– А оно мне нужно? Жена у меня была рядом – в доме пять комнат, куда ни пойду, везде она! Шагу не ступить, чтоб на нее не наткнуться! Как это ей удавалось, до сих пор не понимаю. Я от нее даже в сортир прятался. Только сяду спокойно, разверну газетку почитать, с новостями ознакомиться – уже стучит: ты здесь? А я соскучилась… Насилу отделался. Нет, со зверями мне куда проще – они за тобой хвостом не ходят, под ногами не путаются. У меня своя жизнь, у них своя.

Становилось светлей, и в сменившем темноту сумраке Мария уже отчетливо видела перед собой маленькую бритую голову Толи над узкими сутулыми плечами, различала, когда он, смеясь, оборачивался к ней, тускло блестевшие железные зубы у