Круг, петля, спираль - Анна Баснер

Федор все никак не мог выбрать момент. Ругал себя за нерешительность. Слова буквально застревали в горле, не получалось выдавить элементарное «стань моей женой». Слишком банально. Недостаточно эффектно. Похоже, требовался жест, причем в особых обстоятельствах.

Финалом путешествия была задумана поездка в пригородный Уиклоу, в долину Глендалох. Для брачных замыслов Федора лучше места не сыскать: золотистая заповедная глушь, озера, пологие холмы. Изысканные руины монашеского поселения. Ветшающая часовня. Островерхая, как карандаш, башенка. Несказанно романтичное замшелое кладбище. Коробочка с кольцом с утра переместилась из рюкзака в карман джинсов. Но удачный момент по-прежнему не подворачивался, и Федор уже не знал, как быть. Они проведут здесь ночь, а завтра вернутся в Дублин, заберут из камеры хранения чемоданы – и все, вэлкам ту Сейнт-Питерсберг. Словом, другого такого шанса не будет.

Мысль эта натирала как неудобный ботинок. Они брели, держась за руки, совершенно одни по бугристой тропе сквозь рощу. От группы сбежали; зеваки с фотоаппаратами паслись у туристического центра под присмотром экскурсовода. Сладко пахло палой осенней прелью, по коленям хлестали мокрые папоротники: давай, Теодор, давай.

Мейв, вероятно, заподозрила неладное – вид у нее был настороженный. Трижды спросила Федора, все ли в порядке. Не поверив отрывистым кивкам, надулась и умолкла.

Чтобы разрядить обстановку, Федор сделал, как показалось, беспроигрышный ход:

– Ну, рассказывай.

Мейв сузила глаза:

– Что?

– Ты же наверняка что-то знаешь про эти места?

– Ничего такого. – Она взяла многозначительную паузу. – Про святого Кевина разве что. Он в пещере жил. Вон там.

Федор проследил за взмахом зеленой замшевой перчатки: в отвесном каменистом склоне над озером зияло дупло. Если туда и способен пролезть человек, то с трудом, согнувшись в три погибели.

– Да как же он там помещался? И тем более жил?

– Считается, что просто лежал и молился. – Мейв нагнулась и подняла с земли рыжий, в бордовых прожилках кленовый лист.

Надо же, какая неразговорчивая сегодня. Мейв редко упускала случай блеснуть знаниями о кельтах, только повод дай. Кто говорит, тот сеет, улыбалась мама Федора, вытирала руки о передник и, громыхнув крышкой кастрюли, тихо добавляла: кто слушает, тот собирает.

– А еще что читала про него? – спросил Федор.

Вместо ответа Мейв забормотала по-английски. Какие-то стихи. Федор, знавший язык на уровне щербатых разговорных фраз, не разобрал и половины. Что, однако, не мешало просто радоваться звукам ее голоса.

– Чьи они? – поинтересовался, когда закончила.

Из рощи они выбрались на холм, достигли кочковатой площадки, поросшей чахлой растительностью и пучками жестких трав. С высоты открылись лесистые склоны, зигзаг узкой речки, черное, с просинью, озеро, поверхность которого в этот облачный день казалась матовой. Каменные развалины внизу – не более чем макет из папье-маше с картонными человечками. Ветер бесцеремонно вырвал из рук Мейв бордовый лист, прибил к земле, поволок. На горизонте нехорошо набрякли тучи. Снова собирался дождь.

– Шеймас Хини, – ответила Мейв, не глядя на Федора. – В них говорится, что святой Кевин молился на коленях, раскинув руки крестом. И так мирно и спокойно стоял, что у него на ладони угнездилась птица, представляешь? И снесла яйцо. Он был вынужден стоять, пока не вылупились птенчики. Много-много часов… – Мейв вздернула воротник. – Мне нравятся эти стихи. «Нет больше тела, лишь одна молитва».

– Красиво, – хмыкнул Федор. – Но вряд ли на основе реальных событий. К пещере тоже есть вопросы.

– Да что с тобой? – Мейв резко обернулась.

Разбушевался ветер. Рвал ее бежевое, на жемчужном подкладе, пальто. В долине еле слышно задребезжал старый колокол: думмм, думмм, думмм. Середина дня.

– Все в порядке.

– Ага, еще раз повтори, поверю, – рассердилась Мейв. – Я вижу, что нет. Знаешь, мне это надоело.

– Ты чего? – оторопел Федор.

– Жить с чурбаном. Ты со мной вообще не разговариваешь.

Ну и дела. Федор устремил взгляд в облака. На лицо упала тяжелая прохладная капля.

– О чем? – Он вытер щеку.

– Да обо всем! – Мейв закатила глаза, будто приходилось объяснять кретину банальщину. – Я уже несколько дней вижу, что тебя кроет. А ты словно воды в рот набрал. Что тебя беспокоит? Что ты чувствуешь?

– Я счастлив, – ответил Федор. – Что тут еще скажешь?

– Ты меня любишь?

– Ну конечно. Мы же здесь.

– Не верю, – отрезала Мейв и развернулась, демонстрируя намерение спуститься с холма.

Федору показалось, что ему вот-вот выдует мозги. Что за глупости? Дело не просто шло не по плану (плана ведь никакого не было). Федор вконец утратил контроль и теперь летит карьером сквозь свистящий ветер, судорожно подбирая поводья, без направления, стараясь не вывалиться из седла.

– Да куда ж ты! Дура! Вот, смотри! – Он торопливо полез в карман, раскрыл коробочку, вынул кольцо.

– Ты меня дурой назвал? – оглянувшись, процедила Мейв.

Кольца не заметила.

– А потому что ведешь себя как дура. Да посмотри ж ты!

Он протянул кольцо на раскрытой ладони. Потом сообразил, что чего-то не хватает, и бухнулся на колени.

Выпалил:

– Стань моей женой!

Все. Сказал. Во рту пересохло, виски сжало. Ошалелое сердце бешено качало кровь.

Мейв застыла. Только холодные темные глаза ходили на румяном обветренном лице туда и обратно, с Федора на кольцо.

– Ты думаешь, это хороший способ сделать предложение? – спросила она иронически.

Федор сделал вид, что не заметил сарказма:

– Ты согласна?

– Зачем тебе дура в жены?

– Да или нет?

Мейв молчала. О чем она думает? Волосы на ветру растрепались. Рыжие пряди захлестывали лицо.

– Я буду ждать, – твердо сказал Федор.

– Ну и жди! – огрызнулась Мейв.

И припустила по тропинке вниз с холма. А Федор остался стоять, преклонив колени, с вытянутой рукой. Ничего-ничего. Догонять ее сейчас не нужно, еще хуже сделает. Надо дать полчаса. Успокоится и вернется. Непременно. Она ведь не сказала «нет». Просто сердится за «дуру» – ну да, ляпнул, вспыхнула. Перегорит, остынет и придет. И увидит, что он, как тот монах, не шелохнулся. Ждет ее. Одно некстати – дождь усиливается. Но искать укрытие, менять позу нельзя. Подумаешь, слегка намокнет, велика беда. Мейв вот-вот прибежит. Только бы не оступилась, не оскользнулась на мокрой траве, не полетела кувырком со склона. Идиотка.

Стоять так, по правде, было то еще удовольствие. Сквозь джинсы в колени впивались острые камешки. Распростертая на весу рука медленно наливалась болью. В локте заломило; кольцо на раскрытой ладони слезилось сердечком и тяжелело с каждой секундой. Небо хмурилось, сеялась влага, в низине ознобно рябили от ветра деревья. Федор не отрывал взгляда от лоснистой проплешины в травах, где начиналась тропа. Мейв все не показывалась. Сколько времени прошло? Тридцать минут? Или два часа? Федор силился снова расслышать бой колоколов, сквозь белесую пелену ему мерещился обманчивый бронзовый дребезг. Теперь и ноги заныли тоже, позвоночник превратился в раскаленный прут. Откажет – решено, Федор поедет в Каннельярви на игру, напьется вдрызг и пойдет искать Бледных Поганок, чтоб отмудохали до потери пульса. Погибнет, так сказать, в бою. Да, решено.

А если согласится, подумалось ему вдруг, на что будем жить? Хватит ли на двоих зарплаты бутафора и случайных подработок? Сейчас она тоже берет заказы, шьет… Но она не должна зарабатывать руками, тратить попусту время и силы, ей нужно играть в театре! Денег там не будет. Черт, терпеть это невыносимо, хоть бы на секунду опустить злосчастную руку, выпрямиться, разогнуть ноги.

Родители, конечно, помогут. Но не должен он, взрослый мужик, их надрывать. Зачем угрохал все сбережения на эту тупую поездку? Почему раньше не продумал? Она наверняка шутила, совсем не ожидала, что Федор всерьез воспримет долг по нардам. Зачем изощрялся, организовывал Ирландию, надо было спокойно преподнести кольцо в Питере, в кругу семьи. Дать понять, что их будущее, по крайней мере ближайшее, обеспечено. Слетать, блин, в Турцию после свадьбы, мама была права. На Федора накатила паника, щеки обдало жаром, взгляд отчего-то сделался острее: он четко видел по отдельности каждую жухлую травинку и мелкую букашку. Мгновение – и фокус сбился, картинка утратила резкость, зрение помутнело. Нет, не потянет он семью. Может, и хорошо, что все так вышло.

Грянул ливень, остудил, вымочил Федора до нитки. Утих. На землю спустились