Помоги мне умереть - Наталия Лирон

Кипящая злость обжигала глаза, ошпаривала сердце, и она старалась отодвинуть её подальше, потому что если ближе, то ей отчаянно хотелось пришибить дорогого мужа сковородкой по башке, не дожидаясь, когда это сделает кто-то другой. Как он мог так НЕ подумать о ней и детях? Ладно о ней, но о мальчишках! Проклятый идиот!

Что говорить и что делать, когда сегодня вечером он придёт домой со своей «работы», как вести себя с ним?

Она скучала по Семёну, ей хотелось созвониться с ним. Нет, не рассказывать всё – слишком стыдно и страшно, а просто поговорить ни о чём. Написать СМС и увидеть его ответное «привет», услышать уже такой близкий хрипловатый голос, но она понимала, что если сделает это, то её брак полетит ко всем чертям окончательно и бесповоротно. И ей становилось страшно.

Полностью уйдя в свои мысли, она не слышала, как звонил и звонил мобильник, оставленный в сумке, а когда услышала, звонок уже отключился. И через секунду пиликнул сигнал сообщения:

«Мама, ты представляешь, Ника написала! Она как-то узнала, что я в больнице, и написала сама! Хочет помириться. Завтра придёт навестить!»

«Ну да, вот чувствовала я, что просто так не закончится, уж слишком это было бы хорошо».

Она ему тут же перезвонила:

– Ты рад?

– Конечно! Это же здорово, разве нет?

– Надеюсь, что да, – Марина вздохнула, – только я не хочу, чтобы ты обнадёживался, мало ли что.

– Да ну, всё нормально будет! – По голосу было слышно, что он счастлив.

– Эх, детёныш ты мой, детёныш, – ей было тревожно, – осторожнее, ладно? Только всё наладилось.

– С Вероникой наладится ещё быстрее!

– Ладно, я поняла и рада за тебя. Как колено твоё?

– С костылями ходить так неудобно, и как Егор на них прыгает – жуть! Но почти не болит, мне вкололи обезболивающее, – говорил Данила бодро, – Иван Владиславович заходил, спрашивал, как дела, и сказал, что я молодец.

– Ладно, молодец, выздоравливай скорее. Меня, между прочим, в июле в Японию хотят отправить в командировку, так что к этому времени вы с Егоркой должны прыгать как зайцы. – Марина постепенно заражалась его приподнятым настроением.

– Будем! Обещаю тебе!

– Договорились!

Распрощавшись с Данькой, она подумала о Японии, которая сейчас ей показалась ненадёжной и далёкой.

«Я уже и забыла совсем». И, вспомнив о ней, она достала книгу, уютно угнездилась в кресле и открыла Касудзо.

Оставалось две главы. Главный герой погибал, рассыпался на мгновения, продлевая собой время жизни любимой. Причудливая фантазия автора. Ей было больно это читать. И сладко. Осталось узнать, чем его жертва обернётся для героини романа.

На следующей неделе Марина планировала купить машину. Улыбчивый инструктор Кирилл, с которым накатывались километры и часы в праздники, сказал, что ей смело можно за руль и что он готов поездить вместе на её машине несколько занятий.

«Май какой-то… – она искала внутри слово и не могла найти, – странный, что ли».

Тревога накатывала волнами. Они поужинали с Егором и Гулей. О чём-то говорили, смеялись. Марина то и дело поглядывала на часы, ожидая прихода мужа.

Дима явился ближе к десяти и вёл себя совершенно обычно – разделся, чмокнул в щёку, спросил у Егора, как дела, сказал, что звонил Дане. И делал вид, что всё как всегда.

– Что-то я умотался сегодня, – потянулся он, когда они посмотрели пару серий очередного сериала и Егор отправился в свою комнату, – лягу пораньше, ты ещё посидишь?

– Дим… – она посмотрела на него в упор, – вчерашний разговор мне не приснился?

Он выдержал её взгляд и спокойно ответил:

– Нет.

И отправился в душ.

Руки дрожали. В буквальном смысле слова.

– Марина, ну что вы, не нужно так нервничать, эта машина ничем не отличается от учебной, – инструктор Кирилл сидел на пассажирском сиденье, – вон, – он указал рукой на рядом стоящий старенький «жигуль», – посмотрите внимательно, – у водителя лицо, не обезображенное интеллектом, и ничего – рулит же как-то! Если такой смог, то вы точно сможете! Так что давайте, выдыхаем, снимаем с ручника, левый поворотник, и… поехали.

Марина посмотрела на «не обезображенное интеллектом лицо» типичного гопника с сигаретой в зубах и усмехнулась. И правда! Ну не глупее она этого мужика! Неопытнее – да, так и он не родился с баранкой в руках!

– Спасибо, Кирилл. – Ей действительно полегчало, и пальцы перестали трястись.

Она включила сигнал поворота и медленно выехала со стоянки. Подержанный и маленький тёмно-синий «Фольксваген Гольф» был теперь её! И Марина едва ли в это верила.

«Привет. Я теперь настоящий водитель! До тебя мне, конечно, далеко, но ведь стоит только начать, правда? Спасибо тебе огромное! И за механика, парень оказался очень толковый, и за кредит. Всё так легко сложилось!»

Она не удержалась и написала Семёну.

«Привет, – ответил он через пару минут, – всё и должно складываться легко. Я очень за тебя рад. И хочу увидеться поскорее. Не поверишь – жду, когда этот проклятый отпуск наконец закончится».

Она улыбнулась: «И я».

Егор с Данилой действительно поменялись местами. Теперь старший таскался везде с костылями и переехал на нижний ярус. Колено Егора хоть чуть-чуть, да сгибалось, и забираться наверх он с трудом, но мог. Правда, Данька, в отличие от брата, всё время ворчал на то, как же ему неудобно и как ему всё это не нравится. Но и было для кого. Они помирились с Вероникой, и теперь она часто у них бывала, всячески его жалела и подбадривала. И Марине это казалось нарочито-приторным.

На МРТ Егора она отвезла уже на своей машинке, всё ещё нервничала (ещё и от того, что сын был в машине), конечно, но уже меньше. Марина решила, что отныне будет ездить везде сама – так и освоится быстрее.

Май перевалил за середину, расцветая белыми лепестками пахучей черёмухи, уличных яблонь и каштановых свечей. Вечера становились бесконечными и переходили в рассвет. Началось романтичное и короткое время белых ночей.

Егор закончил портрет Гульбахор маслом в розово-лиловых и бордовых тонах. Глядя на картину сына, Марина не могла поверить в то, что это нарисовал молодой парнишка. А он сам стеснялся её кому-то показывать, и она понимала почему – слишком личная картина, слишком много в ней чувств, глубины и полноты, которых, может быть, сам художник и не осознавал.

И Дима… то, что так тревожило её день-два назад, исчезло. Он изменился – больше не балагурил и не шутил столько, сколько раньше, не скрывал собственной озабоченности или плохого настроения. Тему