Остров Свободы - Борис Геннадьевич Цеханович

стащил с себя плавки: – Блядь…, я готов с себя кожу содрать, только бы хоть мгновение прохлады…., – и тоскливо плюхнулся обратно. Я его понимал и лежал, плавая в собственном поту, мечтая о прохладном душе – куда можно встать и стоять…, стоять, стоять, впитывая каждой клеточкой прохладу воды. Нужно только всего лишь встать и пройти пятьдесят метров. Но для того чтобы встать, надо взять откуда-то силы, преодолеть вялость, ощущая как из тебя этими движениями выдавливаются из организма последние капли жидкости….

По моему на какое-то время я впал в полубредовое состояние, но за тридцать секунд до удара стихии очнулся и ошеломленный прислушался к непонятному гулу приближающемуся к лагерю со скоростью курьерского поезда. Все приподнялись на своих кроватях, тревожно прислушиваясь, а Сурик Дафтян испуганно вскочил с кровати, непонятно зачем накинул на голое тело плащ-накидку и закричал в ужасе – АААААаааааааа…..

Мощный удар тайфуна потряс палатку, её может быть и сорвало сразу же, но за секунду до удара я, Серёга Мельников и комбат, одновременно вскочили на своих кроватях и ухватились за металлические стойки и, тем самым удержав палатку на месте. Потом последовал второй удар и мы опять удержали палатку, а Дафтяна неведомым образом выкинуло на улицу, только и мелькнули грязные, голые ноги офицера в полёте. Мгновенно стало холодно, мы изо всех сил держали стояки, а кругом всё грохотало, рушилось и заливало мощными потоками воды со всех сторон.

В этом грохоте и вое разбушевавшейся стихии, с улицы, в палатку, на четвереньках заполз Дафтян, очки его были заляпаны грязью и он ничего не видел, но истошно орал: – Сэрёга…, Сэрёга…., помоги мне…, – и тянул вперёд заляпанную и мокрую руку. Я был крайний, Серёга держал среднюю стойку и смеялся как сумасшедший, а комбат изо всех сил переднюю стойку. Мельников, на крик Сурика, неуклюже повернулся, нагнулся к протянутой руке, ухватился, но новый, мощный удар воздуха и теперь перед моим лицом мелькнули ноги матерящегося Серёги и он вылетел из палатки за Дафтяном. Теперь то я понял над чем смеялся товарищ. Сашка Жуков уцепился за стойку, не замечая, как его член болтало свистящим ветром и колотило по дужке кровати. Теперь и я смеялся, на что обратил вниманием комбат и поняв причину. Он отпустил металлический стояк, мгновенно развернулся и уткнулся задницей в стояк, удерживая его таким образом, и стал судорожно одевать плавки. Но следующий удар ветра мгновенно сорвал палатку, облепив Жукова и выкинув его в грязь к палатке третьей батареи, которая ещё держалась, но из последних сил. Видать при первом ударе она только лопнула по шву, но офицеры успели прыгнуть к образовавшейся дыре, просунуть туда свои головы и каждый с силой зажал плотную ткань палатки вокруг своей шеи. Так и торчали три головы друг над другом, избиваемые ветром, летящей пылью и обильной водой. В проходе между уже бывшей нашей палатки, запутавшись в плащ-накидке барахтались Дафтян и Мельников, комбат с головой накрытый палаткой тяжело ворочался в глубокой луже воды у палатки третьей батареи. А я изо всех сил держался за металлический стояк, избиваемый ветром и холодными струями воды, боясь, что меня тоже сейчас удует, чёрт его знает куда. Но в тоже время и имел возможность наблюдать за тем, что происходит в лагере. Солдатские палатки удержались, хотя и имели по сравнению с нашей большую парусность. Но там и больше было людей, борющихся за живучесть и оттуда доносились подбадривающие крики, истеричный смех, мат, вопли и грохот падающих двух ярусных кроватей. Но все полога были сдёрнуты и гигантскими птицами летали далеко от лагеря. Палатка ленинской комнаты на кольях удержалась, но её так трепыхало и прямо на глазах легко рвало и распускало толстый брезент на многочисленные брезентовые ленточки. По земле катились бочки, солдатские тумбочки и всё что было не закреплено, а небе вместе с пологами летали листы жести, как из деревни, так и от наших различных навесов. Ревели, свистели и грохотали огромные массы воздуха, стремительно несущиеся через наш лагерь, превращая обычные дождевые капли в свинцовые пули, больно разящие незащищённое тело. И холод, ужасный холод от ветра, холодного дождя, стремительно секущего всю эту разруху.

Этот кошмар длился всего двадцать минут, показавшиеся нам бесконечной вечностью, которая также внезапно прекратилась, как и начиналась. Тайфун стремительно пролетел и наступила грозная тишина. Лагерь был разгромлен и одновременно затоплен водой. Если какие палатки и устояли, то внутри всё было разгромлено и валялось в куче, пропитанной водой и грязью.

Кругом слышались несмелые вскрики, тихие разговоры, люди постепенно оживали и начинали оглядываться, пытаясь вот так сразу, одним взглядом, окинуть разруху. Устоял только парк, там техника стояла в воде, глубиной сантиметров пятьдесят. Сам лагерь был чуть выше, и здесь виднелись лишь большие лужи. Командиры подразделений ринулись сразу к бойцам, но никто не пострадал и палатки более менее отстояли, но всё было насквозь мокрым. Отдав распоряжения на наведение порядка, офицеры вновь сосредоточились около своего жилья и печально решали – Что Делать?

Мы растянули свою палатку, которую просто сорвало со стояк, но не порвало. Здесь порядок, но когда сунулись к постелям и стали разбираться со своими личными вещами, стало печально. Матрацы, одеяла и простыни были насквозь мокрые, но самое печальное москитные сетки превратились в комья грязных, бесформенных тряпок. Тумбочки и всё их содержимое валялось в грязи. Короче, звиздец. Ещё у нас ничего, а у других соседей телевизор вдребезги. С весёлым матерком стали разбираться со своими вещами, подкалывая Сурена Тельмоновича, который грязный и ошеломлённый тайфуном, потеряно бродил вокруг разгромленных палаток. К моему удивлению не пострадал от воды фотоаппарат и я пощёлкал немного нашу разруху. Минут через сорок ушла основная вода, а через два часа она исчезла совсем. К вечеру лагерь восстановился и мы зажили обычной жизнью. А на следующий день, вышло солнце, всё засушило и уже ничего не напоминало о прошедшем тайфуне. Как нам потом рассказывали, в Гаване на время прохождения тайфуна с набережной Малекон было эвакуировано вглубь города около ста тысяч человек.

Постепенно стали подтягиваться мотострелковые подразделения и становиться своим временным лагерем, приехали танкисты с техникой и другие подразделения. И начался период ротных и батарейный учений с боевой стрельбой. Сами учения не особо запомнились. Потому что всё как и в Союзе, но были свои интересные особенности.

Полигон, когда не было стрельб, использовался как пастбище для пятидесятитысячного стада муфлонов. А когда начинались стрельбы, то нужно было договариваться с кубинцами, чтобы