Искры Божьего света. Из европейских впечатлений - Николай Иванович Надеждин

– Синьоре Лекки, – сказал он, едва переводя дух, – ее сиятельство, узнав, что вы почтили посещением ее виллу, просит вас доставить ей удовольствие видеть вас и познакомиться с вами.

Лекки нахмурился.

– Я считаю себя не заслуживающим такой внимательности со стороны госпожи графини. Не ошибается ли она? Не считает ли меня за одного из Бергамских Лекки? Сказали ль вы ей, что я не граф Лекки, а просто гражданин города Локарно.

– Она знает это.

– Жаль, – продолжал Лекки, – что я нахожусь вынужденным отказаться от лестного приглашения ее сиятельства. Вы видите, что я не один…

– Она просит вас и с вашим спутником…

– Но, милый падре, посмотрите на наш костюм… Прилично ли в нем представиться ее сиятельству?

Костюм Лекки был еще туда и сюда; он одет был в длинный дорожный редингот. Что касается до меня, то я был во всей живописной простоте альпийского пешехода. Одежда моя состояла из зеленой блузы, с боковыми наружными карманами, швейцарских чеботов, подкованных лошадиными гвоздями, да соломенной шляпы с широкими, лопоухими крыльями.

Джироламо не нашелся ничего возразить на это, и опять скрылся. Мы пошли далее. Через несколько минут Джироламо явился опять впереди нас, но уже не один. С ним находился другой духовный, только не Капуцинского ордена. Этот последний подошел к Лекки с изъявлением глубокой почтительности.

– Честь имею представить в себе высокопочтенному синьоро Лекки смиренного капеллана сиятельнейшей графини Оспедалетто. Ее сиятельство повторяет снова свою просьбу, чтобы вы, с вашим почтенным спутником, посетили ее уединение. В удалении от света, она забыла о том, что предписывается суетными обычаями мира. Она просит вас, синьоре Лекки, именем Бога и Его Святой Церкви, о благе которой намерена беседовать с вами.

Лекки взглянул на меня, и сказал по-немецки:

– Что делать?

– Я не хочу мешать вам, – отвечал я. – Может быть, в самом деле, что-нибудь важное. Я, пожалуй, останусь здесь в саду.

И я пробормотал несколько слов капеллану, прося извинения и дозволения продолжать мою прогулку, пока синьоро Лекки будет иметь честь беседовать с госпожою графинею.

Но Лекки перебил меня:

– Не смею противиться воле ее сиятельства. Проводите нас.

Капеллан пошел вперед, сделав новый почтительный книксен.

Графиня сидела в галерее паллаццо, открытой в глубину сада. Мы заметили ее, не входя еще в паллаццо.

Это была женщина лет пятидесяти, одетая в глубоком трауре. Печальная мрачность царствовала и в комнатах, которые мы должны были пройти, прежде нежели достигли до галереи. На всем лежала печать монастырской суровой важности, представляющей резкий контраст с прелестным эдемом наружных принадлежностей виллы. Я испугался, когда, приблизясь к графине, увидел в ней сухой скелет, едва обтянутый желтою кожей. Она казалась мумией, вырвавшеюся из тысячелетнего плена в могильном склепе. Но искры жизни горели еще в ее черных больших глазах. И какой жизни? Я не мог вынести блеска этих глаз, когда она, выслушав приветствие Лекки, обратилась ко мне.

Лекки не мог иначе представить меня, как под именем «signore Russo». Это возбудило любопытство монахов, но не графини, для которой всякое различие людей, вероятно, потеряло смысл. Она пригласила нас сесть. Капеллан и Джироламо обратились ко мне с расспросами, может быть, и для того, чтоб дать графине свободу заняться исключительно с Лекки.

Из слов, которые я успел схватить, отвечая монахам, я понял, что графиня просила Лекки о монастырях Мадонны дель Сесто и Мадонны делла Тринита, находящихся в окрестностях Локарно, Лекки отвечал, что всё это зависит от Главного совета кантона, где он только имеет один голос члена; что он, впрочем, со своей стороны готов всячески содействовать благочестивым намерениям ее сиятельства.

Провинциал был род звена, соединявшего обе группы беседующих. Он принимал участие и в разговоре графини с Лекки, и в расспросах, которыми тормошили меня монахи. Наконец Лекки, кажется для того, чтоб освободить себя от тягости исключительной беседы с графинею, воспользовался случаем, когда речь зашла о бывшем сейме и о неудовольствиях, возникших с того времени между Швейцариею и Франциею по поводу разделения Базельского кантона, неудовольствиях, которые занимали сейм предпочтительно. При вопросе графини о делах французских, он обратился на меня и сказал:

– Signore russo возвращается из Франции, прямо из Парижа.

Графиня устремила на меня опять свои карбункуловые глаза, вставленные в мертвый череп.

Я начал рассказывать, что знал и что видел. Главное событие, занимавшее тогда Францию, была адская машина Фиески[232], которой я имел несчастье быть очевидцем. Графиня слушала хладнокровно, но когда я, в порядке повествования, дошел до торжественного «Te Deum», воспетого парижским архиепископом в присутствии короля Луи-Филиппа и его министров, она одушевилась. Монахи запрыгали от радости. Провинциал воздел руки к небу и воскликнул:

– Благодарение Господу! Сердце фараоново умягчается. Плен египетский приходит к концу. Gloria in excelsis![233] Halleluja!

И все повторили вслед за ним:

– Halleluja!

Лекки предварил уже графиню, что мы отправляемся с сегодняшним пароходом. Она изъявляла несколько раз сердечное сожаление, что мы не можем остаться с нею обедать.

– По крайней мере, – сказала она, – вы не откажетесь чем-нибудь подкрепить себя. Позаботьтесь об этом, Анзельмо!

Капеллан побежал тотчас. Он-то и был Анзельмо.

– Между тем не угодно ли вам поклониться святыне, которою Бог благословил меня украсить мое уединение?

Лекки встал, и я тоже.

– Проводите их, падре Джироламо, в капеллу.

– Я также пойду с ними, – сказал провинциал, – я дал слово синьоро Лекки, что буду его чичероне.

В капелле находилось действительно множество мощей и других святынь, уважаемых католиками. Сверх того, она убрана была картинами превосходнейших мастеров. Оба наши проводника на каждом шагу рассыпались в похвалах благочестию и добродетелям графини. Джироламо клялся всеми святыми, что она заживо должна быть сопричислена к их светлому лику, что имя ее давно записано на небесах. Я не скрывал своего удивления при виде богатых украшений капеллы. Но Лекки хранил суровое молчание. По временам, при восклицаниях монахов, какое-то судорожное движение проскользало по его безмолвному лицу.

Я видел, что Лекки совсем не так мало знал графиню, как говорил; впрочем, графиня, очевидно, не знала его и виделась с ним в первый только раз. Скоро присоединился к нам и Анзельмо.

– Графиня ожидает вас в бельведере, – сказал он. – Она желает показать вам лучший вид из своего палаццо на озеро.

Мы отправились вслед за ним.

Роскошный десерт приготовлен был в бельведере, откуда раскрывалась великолепнейшая панорама Лаго Маджоре. Нам подали по чашке бульону. Графиня сама не дотрагивалась ни до чего.

Но недолго мы тут пробыли. Лекки взглянул на озеро и увидел лодку с красным флагом, наполненную