Искры Божьего света. Из европейских впечатлений - Николай Иванович Надеждин

местечко, само по себе не имеет ничего особенно занимательного, кроме живописного местоположения на озере. Но оно находится против знаменитых Борромейских островов. Мы условились еще с вечера посетить их. Лекки, который был здесь почти дома, вызвался быть моим чичероне. Теперь он пришел сказать, что всё готово к прогулке. Я собрался тотчас. У берега ожидала нас лодочка, под управлением молоденькой итальяночки, лет осьмнадцати, которая, приняв нас с милою улыбкой, резво заиграла послушными веслами.

Не берусь описывать волшебных красот Лаго Маджоре, сосредоточенных преимущественно вкруг островов Борромейских. Мое наслаждение было тем живее, и потому тем невыразимее, что я здесь в первый раз вкусил божественную сладость Италии.

До Бавено продолжается еще Швейцария, хотя уже под итальянским небом. Вы чувствуете приближение красавицы, но она сокрыта еще за альпийскою занавесью последних уступов Симплона. Лаго Маджоре есть первый взгляд, которым Италия дарит вас без покрывала – взгляд чудесный, обворожительный, взгляд, полный любви, неги и сладострастия. Сапфирное зеркало озера оправлено в рамы, которые уже не подавляют вас своею колоссальностью. Их живопись мелкая, но с какою чистотой рисунка, с какою пышностью колорита! Они устланы коврами мягкой, атласной зелени, перевиты гирляндами шелкокудрявых, благовонных рощ, осыпаны лебяжьим пухом белоснежных итальянских домиков, там сгруппированных в маленький городок, здесь разбросанных уединенными виллами. Но главнейшая прелесть картины, верх очарования – миниатюрный Борромейский архипелаг. Эти изумрудные крошки, плавающие в голубых волнах озера, кажутся теми баснословными раковинами, в которых воображение древних заставляло прогуливаться царицу вод, окруженную свитою полногрудых Нереид и зеленовласых Тритонов. Миниатюрность их особенно поразительна в соседстве громадной швейцарской природы. В отдаленной глубине ландшафта еще видны ледяные маковки великанов альпийских, покоящиеся на голых, сухих ребрах земного остова, угрожающие небесам, которые хмурятся над ними сизыми туманами. И жизнь, там надменная до безмерных размеров, здесь раздробилась в такие мелкие дребезги! Понятна веселая улыбка, которою осклабляется над ними благодатное небо!

Иоганн Генрих Блейлер-младший. Изола Мадре, 1837 г.

Наша лодочка стрелой пронеслась мимо «Верхнего острова», или «Острова рыбаков», в самом деле населенного рыбаками; при каждом взмахе весел я так и ждал, что резвушка-корм-щица заденет ими и расшибет в прах эту миленькую деревеньку с крошечною церковью – призрак, сотканный из воздуха и пены. Мы пристали к «Острову-матери» (Изола-Мадре). Долго бродили мы по его террасам, покрытым роскошнейшею растительностью: там освежаясь бальзамическим дыханием могучих кипарисов, здесь останавливаясь перед колоссальным розмариновым деревом, чудно переросшим свой обыкновенный, нормальный возраст, или пред величественным нассо – пришельцем из стран тропических, который, верно, и сам не надивится приюту, найденному им в такой дали от его знойной родины. Стада птиц, играющие всеми переливами радуги, довершали очарование этого рая.

Дивный вид открывался на оба конца великолепного озера, с одной стороны теряющегося в постепенно возрастающем перистиле Альп, с другой выливающегося на благодатные равнины Ломбардии. Мы приветствовали издали мельчайшие лоскутки группы острова Сан-Джованни и Сан-Микеле; потом пустились к царю ее – к «Острову-красавцу» (Изола-Белла).

Я сказал уже, что Лекки был здесь, как дома. Ему обязан я, что истощена мною чаша наслаждения до дна, капля по капле. Он выводил меня по всему лабиринту этого волшебного чертога Армиды, где с чудесами природы спорят уже и чары искусства. Палаццо Изолы-Беллы, кроме разнообразнейших видов на великолепную картину природы, обогащен произведениями кисти Джордано, Проккачини, Тициано, Лебреня и других не последних мастеров. Тут были и воспоминания, которые Лекки оживлял для меня своими рассказами.

Богатая коллекция ландшафтов кавалера Темпесты, наполняющая три маленькие уединенные комнатки, бросила грустную тень на мою душу. Рука, начертавшая их, была рука убийцы, который принес жену свою в жертву преступной страсти к другой красавице. Злодей был наказан заточением в палаццо Изолы-Беллы… Но я забыл всё, когда Лекки указал мне покои, где первый и последний консул Французской республики отдыхал после кровавого пира под Маренго[231]. В саду, на коре маститого лавра, еще не заросло знаменитое имя, вырезанное рукою самого героя. Как вспоминалась эта минута узнику, прикованному к дикой скале океана?

Я спешил рассеять и это чувство, слишком захватывающее дух, слишком тяжелое для груди! Мы взобрались на верхушку сада, вырастающего прямо из волн пирамидою, во сто двадцать футов вышины над зеркалом озера. Под ногами у нас были собраны драгоценнейшие сокровища Флоры и Помоны, смешанные в очаровательном беспорядке; виноградные лозы, перевитые жасминами и розами, сами обвивались вкруг сочных маслин или развешивали свои яхонтовые кисти кругом янтарных лимонов. Беломраморные статуи казались неземными жилицами очарованного святилища. Журчание фонтанов раздавалось волшебною музыкой. Воздух, пресыщенный упоительным благовонием, лился во все чувства неизъяснимою сладостью. Душа плавала в море блаженства!

Но Лекки был дома. Всё это он видел уже не в первый раз, и потому, при всем сочувствии своем к красотам природы, сохранил больше спокойствия. После нескольких восклицаний, облегчивших прилив невольного восторга, он оставил меня истощать, в безмолвии, глубину первого девственного упоения, и сам начал бродить взорами по окрестным берегам, разговаривая с девушкой, дочерью управителя, которая сочла долгом провожать нас везде, ради трех франков, установленных за проводы таксою, подписанною самим графом Борромео, владельцем очарованных островов.

– Это что за вилла, – спросил он, указывая рукою, – вот что у подошвы Верганте, недалеко от Стрезы? Неужели это вилла Боленгари?

– Точно так, синьоре! – отвечала девушка.

– Да кто ж ее так разукрасил? Я почти не узнал ее.

– Нынешняя госпожа, синьоре.

– А кто эта нынешняя госпожа? Давно ли она здесь?

– Не очень давно, с прошлого лета. Виллу отделывали нарочно для нее, еще до ее приезда. Графиню зовут… зовут… право, я и позабыла, как ее зовут… только очень знатная и богатая… ах, Santa Madonna! Как это могла я позабыть? Графиня… Графиня…

– Так она жила здесь и зиму?

– Всю, с самого начала. Женщина такая странная! Никуда не выезжает, и никто почти ее не видит. Говорят, всё молится Богу…

– Старушка, или еще молоденькая?

– Бог ее знает. Одни говорят, что еще не стара, другие – что едва держится на ногах. Я ведь вам сказала, что ее никто не видит. Кому нужда до ней, тот должен обращаться к домашнему ее священнику, падре Анзельмо. Вот этого почтенного человека все здесь знают и любят.

– Знаете ли что? – сказал Лекки, обращаясь ко мне. – Нам надо побывать в саду этой виллы: оттуда чудеснейший вид на острова и на озеро. Только… – он посмотрел на часы, – только в таком случае должно поторопиться. Иначе, мы можем опоздать к пароходу, до которого надобно еще отобедать.

– Я бы