Отражения - Виктория Яновна Левина

От сестры, которая забирала меня на процедуру, пахло зелёным луком и самогонкой. Наверное, там был какой-то сабантуй в сестринской. Грубая тётка пыталась заставить меня взгромоздиться на гинекологическое кресло. Безрезультатно.

«Разъелась, как корова!» – шипела она.

Но потом приняла ситуацию, как она есть, и просто положила меня на кушетку. Капельница, трубки, трубки, трубки… В родильном зале никого. Резкая боль внизу живота. Я кричу. Входит сестра. Запах лука и самогонки ещё более усилился.

– Чего орёшь? Тебе ещё лежать и лежать!

Уходит. Я продолжаю кричать. Иногда удаётся утихомирить боль глубокими вдохами и нажатием на некоторые точки на пояснице. В зале никого. Наконец терпеть боль я уже больше не могу. Встаю и бреду по коридору в сторону сестринской, волоча за собой штатив с капельницей. Кричу из последних сил, чтобы переорать хохот, доносящийся из-за двери, и падаю, теряя сознание. Ребёнок рождается на полу. Девочка, передушенная пуповиной несколько раз, синяя, крохотная, переношенная, почти не подающая признаков жизни.

Нас с дочкой обнаруживают на полу в коридоре. Хватают ребёнка на руки, пытаются реанимировать.

– Страшненькая какая! – говорит кто-то, видя это синюшное чудо с выпученными глазами.

У меня нет сил жить.

Ребёнка мне принесли на кормление через месяц. До этого момента врачи говорили мне как-то однозначно:

– Мамочка, ребёнок жив!

Я уже не могла слышать это «ребёнок жив», я хотела видеть мою девочку! У дочки была редкая патология: её душила пуповина внутри утробы так сильно, что неизвестно как она вообще появилась на свет! Ребёнок выживал, как мог: хотел есть, вызывая в мамочке неуёмный аппетит, тянул жизненно важные вещества из тела матери. Выдающееся, жизнелюбивое чадо! Очень маленькая, синего цвета, она лежала в специальном боксе для набирания веса, изогнувшись так, что головка почти доставала до крошечной попки. Зрелище не для слабонервных. Дочка моя потом и дома так спала в кроватке – это была её любимая поза.

Наконец, положение стало улучшаться – и её принесли на первое кормление. До этого я сцеживала молоко и его отдавали тем деткам, у которых матери не были такими «дойными коровками».

В палате шесть мамочек. Пятерым приносили деток на кормление. Я завидовала и отворачивалась к стене, чтобы не разрыдаться при виде этих чудесных крох, жадно сосущих молочко или сладко сопящих в больничных коконах. Двое в палате получали материнское молоко от меня.

Товарки сменялись, деток выписывали, а я жила здесь со своим «ребёнок жив». Наконец, и мне принесли крохотный свёрток. Я взглянула на своего ребёнка и чуть не получила разрыв сердца: сморщенное синее личико, глаза навыкате, красносиняя тоненькая шейка… Всё это было так далеко от того, что я видела на соседних кроватях, когда приносили малышей!

Нянечка, пожилая, с узловатыми, но ловкими руками, взглянула на моё растерянное лицо и приобняла меня:

– Не расстраивайся! Это сейчас она такая страшненькая, а потом вырастет красавицей – глаз не оторвать!

Как в воду глядела.

Глава 2

Мачеха

Гулять с коляской я старалась подальше от людских глаз. Уходила по протоптанным тропкам подальше в сосновый лес, мужественно толкая впереди себя коляску. Пару раз соседки по дому умудрились заглянуть в коляску и отпрянули в ужасе от увиденного. Сердце моё разрывалось от жалости к крохотному, синюшному тельцу моей выстраданной дочечки!

Попалась мне в то время в руки книжка Бенджамина Спока по воспитанию детей и привитию им необходимых навыков жизни в экстремальном мире.

Папка, мой обожаемый папка, кричит на меня так, что краснеет даже его гладковыбритая голова:

– Что это за дикость такая? Почему коляска на балконе в такой мороз? Ты понимаешь, что ребёнок с таким малым весом ещё не может удерживать температуру? Я тебя лишу родительских прав, идиотка!

А когда он заглядывает в ванну, где месячный ребёнок лежит на воде, тараща свои выпученные глазёнки, то папа сползает по стене и шепчет в ужасе:

– В роддоме сказали, что до трёх месяцев её нельзя купать, а только протирать ваточкой…

Мы с Бенджамином Споком об этом как-то не подумали.

Дочка, вопреки всем прогнозам, развивалась удивительно быстро! Я даже не заметила, как она стала самостоятельно держать головку, как, перевёрнутая на животик, вдруг шустро поползла.

Муж, приезжая на побывку, возился с нашим лягушонком, не отходя от неё ни на минуту. Помню, как дочка хваталась цепко за его брючины, и они шагали так по комнате под наш оглушительный хохот! Счастливое было время! Дочка пошла, вернее, побежала месяцев в семь, как раз тогда, когда муж, получив распределение в наш город, прибыл как молодой специалист домой и воссоединился с нами.

Я, как ретивая молодая мамаша продвинутых взглядов, занималась с ребёнком музыкой с первого дня появления в доме малышки. Садилась у пианино, брала её на руки и одной рукой наигрывала какие-то мелодии и отрывки из классических произведений. Всё, что помнила со времён музыкальной школы.

Товарищ Спок писал, что всё, что заложено в ребёнка до трёх лет – это его будущий потенциал. И я вовсю старалась дать дочке этот задел! Муж привозил из Москвы развивающие игрушки для самых маленьких, книжки на английском языке с красочными иллюстрациями, музыкальные инструменты для самых маленьких.

А у папки в это время начался период активного жениховства. Женщины осаждали его так интенсивно, что я не успевала отвечать на домашний телефон! Все незамужние дамы старше шестидесяти (папке был уже восемьдесят один) устроили на него настоящую охоту! Блестящий интеллект, лёгкий нрав, природная элегантность делали его в глазах женской половины нашего города престижной добычей. Мы все вместе по вечерам собирались в гостиной и смеялись над этими попытками завладеть сердцем моего папули, а папа смешно представлял в лицах все эти попытки сватовства. Лично меня эта комедия забавляла и ничуть не задевала моих чувств, поскольку я не представляла себе, что через год после смерти мамочки папа может решиться на женитьбу. Пока однажды…

– Иди скорее сюда! – папа стоит у окна и прячется за малиновую бархатную портьеру. – Смотри: видишь тех двух женщин, что прогуливаются во дворе? Как тебе чёрненькая, та, что помоложе?

Я всматриваюсь в симпатичную молодую хохлушку с пышными формами и высокой прической из чёрных, как вороново крыло, волос.

– Па-а-а-па, да ты чего? Ей же лет сорок!

– Ага… – папка загадочно улыбается, – ну и что? Я тоже ещё казак…

Папку не