Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер

тебе, – вдруг призналась Диана. – Она очень жалела тебя. Сказала, что ты недавно похоронил сестру. Бедный Савьер! Такое горе навалилось на него! Вот, значит, как ты горюешь? Бегаешь за мной с пушечкой, забавляешься! Сволочь ты бессердечная! Ни горе, ни счастье не исправят тебя…

– А что, по-твоему, я должен делать? Как правильно горевать, подскажи? Может быть, мне следовало бы, как ты, стоять на балконе, смотреть вниз и думать: «Прыгнуть или нет? Сейчас или еще подождать?» – Диана отошла в сторону в испуге, душой глотая каждое его слово. – Я тогда находился рядом и в любую секунду был готов спасти тебя.

«Разве было такое? Было? Ну конечно…» Прошлой весной – страшной, одинокой весной – Диана, в навязчивом стремлении обрести покой, видела свое спасение только в прыжке вниз. Но что-то все-таки удержало ее в этом мире. Диана тогда думала, что это банальный страх или же оскребки надежды на лучшее образумили ее. «Как же он смог проникнуть в мои мысли? Как?!» – в величайшем замешательстве уставилась Диана на Бейтса.

– Все. Время истекло, – объявил Савьер, посмотрев на свои наручные часы.

– Ну что?.. Перегорел?

Савьер решил, что лучше промолчать, просто развернуться и уйти. Диана все поймет сама. Свое слово он сдержал, и теперь Диана ненавидела его за это. Беспредельная печаль поразила разом все черты ее.

– Вот ты и попалась, Диана! – возрадовался Савьер, резко повернувшись к ней. – Именно такой я и хотел тебя увидеть. Ты явно расстроена.

– Тебе кажется! – ответила на это Диана, силясь придать своему голосу яростные нотки. Тяжело было изображать негодование, когда внутри все ликовало. На этот раз она развернулась и целеустремленно пошла в противоположную от него сторону.

– Так уж и быть, я не брошу тебя. Я всегда буду там, где ты, если тебе так хочется, Диана. – Улыбка счастья так и просилась на лицо Дианы. И она улыбнулась. Савьер крикнул ей в спину: – А сейчас ты улыбаешься! Богом клянусь, прекраснее твоей улыбки нет ничего на свете!

Диана притормозила. Ух, как хочется сказать ему что-нибудь смачное, нелицеприятное, раз и навсегда расстаться, забыть о нем, огородиться от него ради себя и дружбы с Калли. Или… чего-то другого хочется? Например, подойти к нему, без неловкости и страха, одним взглядом заставить, чтоб он снова прильнул и никогда не расцеплял свои объятия? Но все, что могла Диана сделать тогда, минуя все свои желания, это только встать к нему вполоборота, посмотреть на него на прощанье, не скрывая томной улыбки, и затем продолжить свой путь.

* * *

Если бы кому-то из вас довелось посетить дом семейства Арлиц, то можете быть уверены, вы бы, едва переступив порог, окрестили его местом, собравшем в себе всю боль и скорбь земного шара. Горе превратило Риннон и Грэда Арлиц в живых мертвецов. Смерть сына, многочисленные суды, злые сплетни и вдобавок новость об изнасиловании… Конца и края не было мучению, в которое превратилась жизнь родителей Рэмисенты и Элая.

Рэми очень тяготила такая обстановка в доме. Каждый ее приезд на выходные был для нее пыткой. Чтобы хоть как-то разбавить всю эту чернильную мглу страданий, что вкралась в ее жилище и души всех, кто его населяет, Рэми решила позвать на воскресный ужин своих бабушку и дедушку по отцу – Фрэнси и Анджела Арлиц. Она надеялась, что прибытие почтенных родственников взволнует отца и мать, отвлечет хоть ненадолго. Посиделки в теплом семейном кругу еще никому не повредили.

Как думаете, возымела ли успех задумка Рэми? Да все стало только хуже! Приехали не бабушка с дедушкой, а две исполинские молнии, поражавшие своим гневом всякого, кто встретился им на пути.

– Бабушка, плеснуть тебе еще вина? – приторно-покорно подхалимствовала Рэми.

– Нет, спасибо, – грозно ответила Фрэнси.

– Дедушка, а что ты ничего не ешь? Разве ты не проголодался с дороги? – Дедушка остался глух и нем, глаза его горели как раскаленные угли. – …Мам, пап, ну вы-то не молчите. Мы же так редко собираемся все вместе. Неужели нам не о чем поговорить?

– О нет! Вот теперь-то нам точно есть что обсудить, да Риннон? – исторгла очередной разряд гнева Фрэнси, никогда не питавшая любви к своей невестке.

– Простите? – Риннон чуть не поперхнулась глотком вина.

– Объясни-ка, пожалуйста, нам, двум деревенщинам, ничего не смыслящим в психологии и профессорских методах муштрования отпрысков, как же это можно было так воспитать детей? Дочь решила завести «роман» с лезвием, а сын не видел ничего плохого в том, чтобы изнасиловать девушку!

– Мама! Думай, что говоришь! – заорал Грэд, стукнув по столу.

– Грэд, не повышай голос на мать! – прохрипел Анджел. – Фрэнси права. Вы посмотрите, что делается! Весь город на ушах!.. Даже в Доннидэе нам не дают проходу, всё спрашивают: «Это правда, что ваш внук сделал с Никки Дилэйн?» Уже представляю, как каждый, кто наткнется на мою могилу, будет плевать на нее и говорить, что здесь лежит дед насильника! Вот какая память останется о нас: семья насильника!!!

– Давайте не будем говорить об этом, – попыталась урезонить родных Рэми.

– Почему, Рэмисента? – спросила бабушка. – Ты ведь для этого нас собрала, не так ли? Когда еще мы сможем поговорить?! У меня, кстати, и к тебе вопрос имеется. Почему ты ведешь себя так, будто твой брат все еще жив?! Я прихожу к выводу, что тебе высочайше наплевать на его смерть!

– Неправда! – вскричала Рэми.

– Так, дорогие мои старики, – сказал Грэд, яростно вытирая рот салфеткой, – по-моему, вам пора домой.

– Прогоняешь нас? Очень мило, сынок! – не затихала Фрэнси. – В нашей семье такая трагедия произошла, а тебе все равно, как и твоей дочери и жене, прости господи!

– А что именно для вас стало трагедией? Убийство внука или крах вашей репутации, а?! Вы с отцом два двуличных создания – вот к какому выводу пришел я!

– Я говорила с ним… – Риннон произнесла это очень тихо, но все услышали ее и тут же позакрывали рты. – За несколько дней до его смерти у нас состоялся откровенный разговор. Я прежде никогда не видела сына таким… ранимым, трогательным. Элай признался мне, что влюблен в Никки. Он был готов измениться, всю свою жизнь перекроить ради нее. Я поверила ему. Он говорил правду.

– К чему ты клонишь, Риннон? – недоверчиво уставилась Фрэнси.

– Элай не мог изнасиловать Никки. Этот поступок противоестественен его чувствам. Элай, конечно, не святой. Он не раз разочаровал меня и всех вас, но благодаря Никки ему удалось исправиться. Любовь к ней соскребла всю грязь с его души.

Рэми вся превратилась в слух, каждое слово матери