Плач умирающих звёзд - Стейс Крамер

– Зачем тогда его друзьям врать на суде?

– Да какие они друзья? Просто шайка торчков, примазавшаяся к Элаю, чтобы развлекаться за его счет. Не понимаю, как прокурор посчитал нужным приобщить к делу их фантазии или вовсе галлюцинации! Никки все отрицает, и я ей тоже верю! Фрэнси, Анджел, я запрещаю вам порочить имя моего сына!

– Но за что его убила Никки?.. – растерялся дедушка.

– Не знаю! А вдруг ни за что? Вдруг это просто роковая случайность?! Скорее всего, мы никогда не доберемся до истины. И я уже не уверена в том, что это сделала Никки… Я заставляю себя придерживаться точки зрения следствия, но сердце мое упорствует в убеждении, что мы судим не того человека. Меня… простреливает мысль, что убийца Элая все еще на свободе. Но, между нами говоря, я не хочу, чтобы его арестовали. Пожизненный срок – это ничтожное наказание. Убийца будет жить, а мой сын гнить. Это несправедливо! Я хочу поймать его и сделать с ним то же самое, что и он с Элаем! – Риннон схватила вилку и одним сильным, страшным ударом вонзила ее зубья в плоть индейки, главного угощения на столе…

Рэми рефлекторно схватилась за свою шею, ей было трудно дышать, грудь ее стала ходить ходуном от недостатка воздуха. Она еле поднялась со стула, пробубнила что-то в извинение и ушла к себе.

Заперевшись на замок в комнате, Рэми ринулась к одной из своих шкатулок. Достала оттуда футляр с палочкой для волос, что она безбоязненно хранила все это время. Рэми взяла палочку, сначала долго рассматривала ее, а потом стала нюхать. Палочка все еще пахла кровью Элая и этим обычно доставляла Рэми неизбывное удовольствие. Еще вызывало улыбку на уста Рэмисенты то, как все носятся повсюду, проклиная Никки и с превеликим усердием доказывая ее вину, а она, скорбящая сестра жертвы, сидит тем временем в своей комнате, любуется орудием убийства и упивается тайной, доступной только ей одной. В такие минуты блаженства самомнение Рэми приумножалось в несколько раз. Она чувствовала себя не кем иным, как властителем мира, так действовала на нее ее неуязвимость, безнаказанность ее неблагонамеренных поступков и талант мимикрировать под безвредную овечку с душой Мефистофеля. Но именно в этот вечер, после яростного выступления матери, Рэми не могла предаться своему безумному увлечению. Она впервые подумала о том, что с ней будет, если кто-то разгадает ее тайну? Что с ней сделает ее мать?.. Неужели и правда убьет? И неужели Риннон на самом деле любила Элая, просто все эти годы старалась не выражать это открыто?

Чем дольше Рэми тащила за собой свой грех, тем больше власти он над ней имел. Все сильнее и сильнее в Рэми разгоралось пламя умоисступления. В полном расстройстве чувств она выбежала из дома с футляром в руке.

Черным-черно было снаружи, ударил крепкий мороз, улицы притихшего городка побелели от инея. Рэми, не чувствуя холода, благодаря свирепствовавшей внутри нервной горячке, дошла до озера Бэллфойер. Она еще раз достала палочку из футляра, потерлась носом об нее, закрыв глаза. Вдавила острие в подушечку большого пальца, а затем прижала к груди с тем чувством, с каким мать прижимает к себе умершее дитя. Не размыкая глаз, Рэми вернула палочку в футляр, замахнулась и без страха, но с огромным сожалением отправила главную улику на дно полузамерзшего озера.

Из пальца текла кровь, из глаз слезы. Рэми смотрела вдаль и улыбалась, не видя ничего, кроме тьмы.

Глава 21

Прошел год со дня смерти Лорда-главного судьи, Бронсона Кинга. Для Глэнстоуна стала ударом потеря такой значимой личности. Хоть немного пролить бальзам на раны скорбящих сердец горожан смогла новость о том, что в честь мистера Кинга назовут главную площадь городка, а в центре ее даже установят памятник ему. Велась масштабная работа по организации данного мероприятия, над памятником без сна трудились лучшие скульпторы страны.

И вот, наконец, все готово. В тот день, в который мы с вами сейчас ворвемся, состоялось долгожданное открытие площади имени Бронсона Кинга. Народу – тьма! У всех влажные глаза и восхищенная улыбка. У всех… кроме Элеттры. Она сидела в кресле у сцены, что соорудили около памятника, и безучастно смотрела на всю эту клоунаду, что творилась перед ее глазами.

– У моего брата было доброе, открытое сердце! – всхлипывая, говорила со сцены Аделайн. – Он никогда не мог позволить себе пройти мимо чьей-то беды. Ох, таких людей, как Бронсон, так мало…

Порой Элеттре хотелось смеяться, для этого она закрывала лицо ладонями, а все, кто бросал на нее взгляд, думали, что бедная девочка плачет, и жалели ее.

– Мы можем много говорить красивых, даже патетичных слов в честь Достопочтенного Бронсона Кинга, но, на мой взгляд, во всем этом нет нужды, – проговорил один из приглашенных чиновников. – Просто посмотрите вокруг. Сколько людей собралось сегодня здесь. ВОТ ЭТО о многом говорит! От себя же я хочу добавить… – Мужчина повернулся лицом к памятнику и низко поклонился ему. Гром неистовых аплодисментов грянул в ответ. Элеттра уже открыто расхохоталась.

Затем выступил еще один высокопоставленный гость с короткой, но очень душевной речью, а в это время к Элеттре подошла ассистентка организаторов.

– Мисс Кинг, готовьтесь, – прошептала она.

– К чему?

– Сейчас будет ваш выход на сцену. Вы – почетный гость. Ничто так не украсит день памяти мистера Кинга, как речь его любимой дочери, правда?

Для Элеттры эта просьба стала пренеприятнейшим сюрпризом. Отказаться у нее не было возможности, ведущий мероприятия уже пригласил ее на сцену. Если бы Эл сказали: «Иди на сцену, там тебе будут рубить голову», то она с большей охотой пошла бы туда.

Толпа с нетерпением ждала, что из уст Эл польется поток нежных и благодарственных слов, посвященных отцу. Но она молчала и очень-очень тяжело дышала, как будто кто-то сдавил ее горло. Вдруг Эл услышала детский смех, повернула голову и увидела у сцены группу маленьких девочек. Это были очаровательные хористки из церкви, их выступление должно было состояться как раз после речи Элеттры. Внезапный, странный ужас обнял душу Эл. Она находилась между памятником Бронсона и этими невинными созданиями, и ей казалось в ту дикую, наполненную сумасшествием минуту, что не памятник стоит рядом, а отец ее живой, и он возбужденно поглядывает на девочек, облизывается, горячие, мерзкие фантазии все в нем завели до предела. Вот-вот он может рвануть к ним,