Площадь атаки - Кори Доктороу

– Павел говорит, при их появлении нам надо отступить. А Оксана считает, что мы должны перейти на другую сторону площади и двигаться, если они направятся к нам.

– А ты как считаешь?

Кристина нахмурилась:

– Я слышала, сегодня они намерены действовать жестко. Может быть, напролом. Это плохо. Если мы окажемся на заднем плане, когда они пойдут на баррикады…

Я кивнула:

– Не хватало только, чтобы вас мысленно связывали с бандитами, которые дерутся с полицией.

– Да, но при этом мы не хотим сидеть сложа руки и сдаваться на милость копов, доказывая, что мы не такие.

– Разумно.

Оксана покачала головой:

– Мы должны защищаться. Каски, маски.

– Масками пули не остановишь, – возразил Павел.

– Верно. Масками пули не остановишь. Если они начнут стрелять, прячьтесь или бегите. И никак иначе.

Он насупился.

Атмосфера сгустилась до осязаемости. На миловидном лице Кристины была написана печаль. Прежде чем стать «опасными радикалами», ее боевые товарищи были просто добрыми друзьями. Передо мной эта проблема не стояла, потому что у меня не было друзей.

– Да, верно, под пулями вам в живых не остаться, и да, верно, это дурачье постарается спровоцировать полицию на что-нибудь ужасное. Но также верно, что копы на той стороне трясутся от страха и целый месяц сидят без зарплаты. Некоторые факторы вам подвластны, а некоторые нет. И сколько бы вы ни мечтали о переменах, просто так ничего не изменится. Самым правильным было бы сейчас разойтись по домам и продолжить в другой раз. Может быть, копы и нацисты поубивают друг друга.

Все дружно покачали головами и начали говорить. Шум стоял такой, что на него обернулись даже окрестные веганы. Кристина покраснела и взмахнула руками, как дирижер, успокаивая друзей. Они притихли. Веганы сделали вид, будто перестали глазеть.

– Может быть, мы сумеем склонить их на нашу сторону, – тихо молвила Кристина. Все застонали. Это была навязчивая фантазия Кристины. В 1991 году, когда в Москву въехали танки, чтобы опрокинуть разношерстную команду радикалов Ельцина, никого из нас еще не было на свете, однако все мы слышали истории о том, как его молодые, идеалистически настроенные сторонники разговаривали с солдатами, убеждали их в правоте своего дела, и танкисты отказывались стрелять в революционеров. Потом были борщ и водка для всех борисов, и самый большой из них, Борис Ельцин, привел СССР к мирному переходу власти.

Напряжение рассеял Павел:

– Сначала попробуй сама.

Мы все рассмеялись.

Я знала, что сказать дальше:

– Считаю за честь работать с вами. Завтра выпьем вместе, здесь или в Валгалле. – Миф совершенно неверный, но не родился еще борис, который смог бы устоять перед добрым викинговским благословением.

Мы расплатились, я проглотила свою «Маргариту» с ростками пшеницы, Оксана взяла меня под руку, и мы вышли из «Бара-ресто». Кристина опытной рукой освободила меня от пакета кебабов и раздала друзьям. Мы стали жевать на ходу. На красном светофоре я достала телефон, наугад заглянула в ленту соцсетей и увидела Маркуса с его девчонкой. Лучезарно улыбаясь, они уселись на велосипед-тандем и покатили навстречу своему медовому месяцу, и вид у них был такой слащавый, что я чуть не отшвырнула кебаб.

Кристина прочитала что-то у меня на лице и осторожно прикоснулась к руке. Улыбнулась мне нежно, по-сестрински, и я ответила ей тем же. Когда-то у меня были подружки, они поддержали меня, когда один глупый парень сделал одну глупую вещь. И хотя все это осталось в прошлом, Кристина все-таки помогала мне создать иллюзию дружбы.

Приближаясь к главной площади, мы встречали группки, идущие в ту же сторону. Месяц назад ночные демонстрации были исключительной прерогативой закаленных уличных бойцов в балаклавах в стиле «черного блока» и Pussy Riot. Но после первых же ударов дубинками по головам, ненадолго попавших в поле зрения публики за пределами этого медвежьего угла, полиция дала задний ход, и в рядах манифестантов выросло число бабушек и семей с детьми. Проводились даже тематические ночи типа «ужин в складчину», когда каждый приносил какое-нибудь блюдо под крышкой и угощал других демонстрантов, а иногда даже полицейских и солдат.

Потом в полицейский строй вломились неонацисты, и копы перестали принимать дармовое угощение от таких, как мы. Теперь ночные выступления обычно заканчивались перестрелками, и семьи все чаще оставались дома. Но нынешняя ночь выдалась довольно теплой, такой, что можно было пройти без перчаток пару сотен метров, и детишек было больше, чем в другие дни на этой неделе. Те, что постарше, скакали вприпрыжку рядом с родителями, малыши сидели на руках, дремали или смотрели видео на телефонах. Разумеется, идентификационные номера этих телефонов были мгновенно считаны ложными сотовыми вышками, расставленными по периметру вокруг беззащитных устройств.

В воздухе над площадью звенела позитивная энергия. Бабушки с кастрюлями и деревянными ложками выстроились шеренгой и звонко стучали, распевая на борисовском какую-то песню, известную всем. Кристина попыталась переводить, но сюжет был завязан на древнем сказании про Бабу Ягу, которое каждый словстакийский ребенок впитывает с материнским рецептом борща.

Мы остановились у пылающей бочки и раздали последние кебабы. Из толпы вынырнула девчонка, которую я уже встречала. Она отвела Кристину в сторонку и вполголоса завела какой-то жаркий спор. Я уголком глаза следила за их жестами, пытаясь понять. Видимо, кто-то из друзей Кристины имел знакомых в неонацистском лагере, и, судя по ее реакции, новости были плохие.

– Что? – спросила я. – Что случилось?

– В десять вечера, – ответила она, – они пойдут в атаку. Вероятно, кто-то из копов переметнется на их сторону. Их подкупили.

Вот в чем беда: если держать полицию на половинном жаловании, найдется тот, кто заплатит им вторую половину. Прекрасно развитое чутье помогало словстакийским стражам порядка держаться на шаг впереди любых чисток и реорганизаций, а те, кто не развил такой навык, в итоге оказывались за решетками собственных тюрем, а то и погибали от рук своих же коллег.

– Сколько?

Все борисы, даже такие прелестные феи, как Кристина, виртуозно умеют пожимать плечами. С ними не сравнится никто на свете. Если в английском языке есть двести слов для понятия «пассивная агрессия», а в языке эскимосов – двести слов для описания снега, то борисы могут пожатием плеч передать двести разных оттенков эмоций. Ее жест я прочитала как «Немало, достаточно, слишком много – нам крышка».

– Кристина, не надо изображать мучеников. Если дело настолько плохо, вернемся в другой раз.

– Если дело настолько плохо, другого раза может и не быть.

Ох уж этот фатализм.

– Ладно, – сказала я. – Надо что-то делать.

– Например?

– Например, ты найдешь,