На сто первой версте - Александр Александрович Аннин

прочитать его на одном выдохе, за десять секунд – Пашка Князев специально брал дяди-Мишины часы с секундной стрелкой и на спор с Ленькой засекал время: уложусь я в десять секунд, как Борзов на стометровке? Я укладывался точ-в-точь.

И я поднял руку, Таисья Павловна поощряющее кивнула, я встал и увидел…

Наискосок от меня, впереди, сидела Иванова, она оглянулась и показала мне язык, и мне почудилось, что потом губы ее прошептали обидное слово: «Леушня!»

И я осознал, что недостоин того, чтобы знать алфавит лучше всех в группе, ведь я хуже других, я – леушня. Я спутался, сбился с дыхания, на котором уже собрался было выпалить весь алфавит автоматной очередью, я мямлил вразнобой: «мэ», «вэ», «тэ», а гласные буквы вообще не пришли мне тогда на ум.

– Молодец, – удивленно покачала головой Таисья Павловна. – Надо же. Садись. А кто-нибудь уже умеет писать буквы?

Я хотел снова вскинуть руку, даже издал какой-то гортанный звук, но тут встала Иванова.

– Я умею, – сказала она с таким выражением, что становилось ясно: она еще много чего умеет.

Я понял, что опоздал, и мне снова приоткрылось в тот момент мое будущее: ах, как много раз еще я буду опаздывать в своей жизни, а кто-то – успевать занять мое место…

Потом, на прогулке, я нелепо размахивал ручонками и доказывал девочке Ире, что умею писать не только буквы, но и слова, даже целые предложения, а этот алфавит несчастный я могу отбарабанить за десять секунд, как Борзов… Ира только фыркала и говорила: «Ну и что! Подумаешь. Пятерку воспитательница поставила все равно мне, а не тебе».

Похолодало, взрослые всё повторяли в разговорах: «Октябрьская», «скоро Октябрьская». Нам перестали разрешать играть в футбол, и лужи подернулись льдом, к тому же дядя Валя перешел во вторую смену, и теперь он по утрам приводил Иру в детский сад, а забирала ее бабушка. Она тетешкалась с Ивановой, присюсюкивала: «Внученька! Ирочка! Солнышко!» Эта низенькая толстенькая бабулька с первого дня своего появления стала водиться с моей бабушкой, и я так понял, что они еще до войны работали вместе на фабрике.

10

– На Октябрьскую, Сашуля, поедем к папе и маме, – торжественно сообщила мне бабушка.

– И к Кате! Ура! – возликовал я и с той минуты не находил себе места.

– Смотри не заболей, а то не поедем, – говорила бабушка, закутывая меня по самую макушку.

И я на этот раз готов был терпеть все что угодно!

Было черное, как головешка, дымное морозное утро, мы шли с бабушкой в детский сад – вниз по улице Тупицына, на ней не было столбов-фонарей, и дорогу нам изредка освещал только падавший на тропинку свет из окон. «На работу конторские люди собираются», – покряхтывала бабушка, плотнее кутаясь в серую вязаную косынку.

И вдруг впереди, там, где перед Гуслянкой был железнодорожный переезд, что-то заворочалось во тьме, будто зверь задвигал лапами, а потом – кто-то большой побежал справа налево с красным, брызжущим искрами факелом, высоко вздымая черные ноги, и судья свистел в свисток, а невидимые зрители ритмично хлопали в ладоши…

– Это паровоз, Саша, – успокаивала меня бабушка, поняв, что я очень сильно испугался.

Так вот он, мой бедный Паровоз из книжки с картинками! Там его всегда обижали, он всегда был последним в гонках и лежал в больнице с перевязанной трубой! Выходит, это только в книжке так, а на самом деле он большой и сильный, он мечет искры и пламя. Опять взрослые дядьки и тетки, сочинившие книжку и нарисовавшие картинки, обманули меня. Нет, у них не получилось меня обмануть, ведь у нас в городе есть настоящий паровоз!

Это действительно был паровоз 20-х годов, ходивший по узкоколейке между фабриками комбината «Вождь пролетариата». Я увидел его вблизи и даже покатался на нем только в 1984-м, когда ставший таки моим приятелем толстый Мотя вернулся из армии и устроился работать на этот паровоз. Помню звезду на конусообразном передке паровоза, его черную цилиндрическую тушу… Правда, он уже был переделан под дизель и не исторгал из трубы снопы красных искр.

А тогда, перед ноябрьскими праздниками 1970-го, трудяга-паровоз еще был в своем первозданном обличье – с угольной топкой, котлом и свистящим паром.

Чуть светало, когда мы с бабушкой нырнули в подворотню детского сада. При свете горящих окон и бледнеющего на глазах неба я увидел во дворе садика что-то невозможное, не способное вместиться в мой детский разум…

На лавочке перед футбольной площадкой сидела воспитательница Таисья Павловна и, как заведенная, раскачивалась взад-вперед, взад-вперед… Ее глаза смотрели куда-то сквозь мальчишек, прыгающих перед ней и орущих:

– Таисья Павловна! Таисья Павловна-а-а!

Они кривлялись и хохотали, размахивали руками перед ее лицом, а она, зажав зубами кулак, все раскачивалась на скамейке – взад-вперед, взад-вперед. Меня захватило всеобщее безумие, я вырвал свою ладошку из бабушкиной руки, бросился к ватаге мальчишек и тоже стал прыгать, размахивать руками перед лицом воспитательницы:

– Таисья Павловна!

Точно так же я прыгал перед бабушкой, когда она молилась в передней, и дразнил ее:

– Бабушка, а, а, а!

Бабушка подошла сзади, поймала мою ладонь, повела к бревенчатому зданию детсада, говоря:

– Что ты, Саша, что ты… Разве не видишь – у человека какое-то горе случилось?

В прихожей-раздевалке я увидел сонную Иру Иванову, а рядом с ней – ее беззвучно плачущую бабушку.

– У меня папа умер, – сказала Иванова вялым голосом.

Этого не может быть! Эти слова были откуда-то из далекого, неведомого будущего, или – прошлого, они не могли относиться к настоящему. Дядя Валя… умер?!

Мы с Ивановой пошли в рекреацию, а бабушка осталась шептаться с бабушкой Иры. Вышла заведующая, тоже стала шептаться с ними.

– Давай рисовать, – сказал я Ивановой.

– Давай, – улыбнулась она.

Мы взяли бумажные листки, резко пахнущие пластмассовые баночки с гуашью, кисточки… Подошла чернявая, вреднющая и очкастая Маруська Ржанкина, выставилась перед Ирой, отклячив назад свою попу и положив руки на коленки:

– Вот! У тебя теперь тоже нет папы! А ты еще воображала!

– У меня есть папа, – сказала Ира. – Он умер.

– Дура, – сказала ей Ржанкина.

Маруська Ржанкина жила неподалеку от нас с бабушкой, через пять или шесть домов по Курлы-Мурлы, мы иногда сталкивались на заброшенной и поросшей бурьяном детской площадке возле ее двухэтажного многосемейного барака. Это там, в этом доме-бараке, во время войны энкавэдэшники расстреляли на месте многодетную солдатку – за то, что она сварила суп из младшенького ребеночка, чтобы накормить остальных.

Нам с Ивановой так и не дали порисовать вместе: подошла заведующая Елена Степановна и забрала Иру, сказала:

– Пойдем ко мне в кабинет, Ирочка, я тебе конфеток дам. Ты сегодня можешь не завтракать, если не хочешь.

«Можешь не завтракать!» Да еще и конфеты! Это было что-то необычное для нашей заведующей, да и вообще для детского сада. Выходит… Ох! Неужели дядя Валя и взаправду умер, и его понесут мимо наших окон из церкви на кладбище?

Я не заметил, как ушла домой, топить печку, бабушка. А бабушка Ивановой пришла за ней после обеда раньше всех, она долго и тщательно одевала Иру в прихожей. Я выскользнул за ними на крыльцо, как был – раздетый, чуть не задохнулся от холода, и видел, как они уходят: семенящая толстенькая старушка и рядом с ней – понурая, как лошадка из хозчасти, девочка с торчащими из-под шапочки косичками… В проеме, ведущем на улицу Тупицына, бабушка Иры остановилась, наклонилась к Ивановой, прижала ее к своим коленям и громко, в голос, разрыдалась.

– Ку-уда выскочил без одежды? – послышалось сзади. – А ну, марш сюда!

Это не Таисья Павловна, это была наша заведующая. А воспитательница куда-то делась в тот день – отпросилась, наверное. И с нами после завтрака занималась пожилая заведующая Елена Степановна – как-то несмело, с извиняющейся улыбкой делая нам замечания или вдруг предлагая разгадывать загадки. Я тоже загадал всем загадки Пашки Князева, и заведующая меня хвалила, а Ира Иванова сказала, что про двух братьев и три ружья была очень интересная загадка, а про спрятавшуюся девочку Лушу – нет, не интересная, она сразу отгадала, потому что у них есть соседка тетя Луша.

11

И я как назло заболел. «Прохватило» меня именно тогда, когда ни в коем случае простужаться