Луч солнца - У Тейн Пхей Мьин

мать. Как с неба свалилась! Оказывается, она была тяжело больна и приехала к сыну лечиться. С ее приездом у меня не стало времени ни для занятий, ни для отдыха. Целыми днями я должен был ходить за больной, сидеть у ее постели. Не было мне покоя и ночью.

С приездом матери настоятеля в монастыре стала часто появляться некая Ма Кхинь Мья, женщина лет тридцати. Она была очень непривлекательна: коренастая, темнокожая, глаза навыкате, нос расплющенный. Держалась развязно. Каждое утро она приносила больной рисовую кашу, но долго у нее не засиживалась. Поставит тарелку и уйдет в комнату У Вималы. Настоятель явно был к ней неравнодушен. Развязность Ма Кхин Мья — то губки капризно подожмет, то глазками поиграет — не ускользнула от внимания старухи, и она однажды сказала сыну:

— Помни пословицу: с кем поведешься… Не к лицу тебе шашни в твоем-то сане. К добру они не приведут.

— С чего вы взяли, матушка? Вам всегда что-то кажется, — поспешил возразить сын.

А кончилось все вот как: старуха померла. Не прошло и месяца после ее смерти, как У Вимала оставил монастырь, снял с себя монашеский сан, взял мирское имя У Чжо Тху и женился на Ма Кхинь Мья. Он был старше ее лет на двадцать и, видно, очень любил, выполнял все ее капризы. А я опять остался без покровителя, совсем один. У Чжо Тху хотел было взять меня к себе в работники по дому, но Ма Кхин Мья воспротивилась.

— У него в деревне родной отец живет. Не хватало нам только нахлебника в доме, — сказала она.

Я пришел в отчаяние, оказавшись на улице. Меня пожалел мой друг Маун Нге и приютил у себя в доме, где жили еще его больная мать и старшая сестра. Я не мог себе позволить сидеть у них на шее и ничего не делать. Маун Нге предложил мне быть рулевым на его рыбачьей лодке. Лодка была небольшая, вмещала только двоих. Маун Нге стоял на носу и забрасывал сеть, а я должен был вести лодку так, чтобы он мог не отвлекаясь заниматься ловлей. Мы уходили на озеро в четыре часа пополудни и всю ночь проводили на воде. Домой возвращались под утро. Ложились немного вздремнуть, чтобы в пять часов утра снова быть на озере и ставить сети. В полдень вновь возвращались домой, развешивали сети для просушки, обедали. Поспав несколько часов, мы вставали, ремонтировали сети и готовились идти на озеро. Быть рулевым на рыбачьей лодке непросто. Нет времени ни поесть как следует, ни выспаться, а главное — день и ночь на воде. Постоянное недосыпание и недоедание не могли не сказаться на моем здоровье. Хилый и тщедушный от рождения, я и вовсе превратился в скелет. Но что мне оставалось делать? Никакой другой работы у меня не было, и найти негде: в округе жили одни рыбаки. От продажи рыбы мы выручали в месяц около шестидесяти джа. Для жизни в деревне вполне достаточно. Постепенно я научился закидывать сети. Поначалу это мне очень нравилось. Я ликовал, когда попадались большие рыбины, радовался обильному улову. Так я прорыбачил почти три года. Не осталось в округе ни одного озера, где бы я не испытал рыбацкое счастье. Один раз выходили даже на озеро Дуя, что в районе Хинтата.

С работой своей я вполне освоился, хотя и трудно мне было. Одно только внушало мне все большее беспокойство: сколько бы я ни ел, как бы хорошо ни питался, а все не шел на поправку, напротив — худел все больше и больше. К чему это приведет? Мне казалось, что я обречен, и сердце мое сжималось. Я всячески бодрился, говорил себе, что нельзя падать духом, что побеждает лишь тот, кто борется…

Однажды в самом начале сезона дождей мы с Маун Нге, вернувшись в деревню, сидели у него в доме. Мне не хотелось никуда идти, не хотелось никого видеть. В тот вечер зашел к нам У Чжо Тху, тот, что был раньше настоятелем. Он собирался ехать в Рангун. У него было много вещей, и требовался помощник. Он решил взять меня с собой — вот и пришел. Мне было не по себе, но так хотелось побывать в столице, что я согласился. У Чжо Тху вез на продажу в Рангун посуду, циновки и другие вещи, нажитые в бытность его монахом. В городе Дала мы остановились переночевать в монастыре у его старого знакомого. В ту ночь мне стало совсем плохо, я даже начал бредить. У Чжо Тху давал мне пить разные лекарства и при этом крыл меня последними словами, но лучше от этого мне не стало. Промучившись со мной три дня, он оставил меня в монастыре, а сам вернулся в деревню, пообещав приехать через несколько дней. Я проболел почти целый месяц, а он так и не появился. Ни возвращаться в свою деревню, ни оставаться в монастыре мне не хотелось. У меня было десять джа, которые оставил мне на всякий случай У Чжо Тху, и я решил все-таки добраться до Рангуна.

Так я оказался в огромном незнакомом городе. Я не знал даже, как садиться в автобус. Шел по городу, куда ноги вели, и сколько я так бродил, не знаю. Увидел какую-то пагоду и решил передохнуть. Спросил у людей, как она называется. Оказалось — Боутатхаун. Я сидел в тени дерева и думал о своей судьбе. Что делать дальше? Вернуться в деревню? Остаться в Рангуне? Так ничего и не придумал. Тут я заметил, что какой-то парень примерно моих лет внимательно рассматривает меня. Вид у него был неприглядный: сам грязный, длинные волосы, замызганные рубаха и брюки. Подсел ко мне и спросил:

— Ты был на озере Лей?

— Нет, не был, — ответил я. — А где это?

— Вон там. Ты что, не местный? Недавно приехал?

— Сегодня в первый раз приехал. Сам-то я из района Тоунзе. А ты здешний?

— Да. Ты где остановился?

Сказать ему все как есть? Я подумал и ответил:

— Остановился в монастыре Дала.

— Пойдем к озеру.

Мы дошли до озера и сели на берегу. Он рассказал о себе. Зовут его Сейн Твей. Отец работает шофером в каком-то учреждении. Получает сто джа. Сам он учится плохо. Провалился на экзаменах в четвертом классе. Из дома убежал. Родных не видел почти полгода. В первый раз, когда удрал из дома, мать нашла его и со слезами упросила вернуться. Он решил ее не расстраивать и вернулся. Но не прошло