Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко

Меняла делал вид, что спит и не замечает стараний приютского мальчишки.

Прибегнув в последний раз к своему излюбленному приему, густому гуденью, и видя его безрезультатность, призрак мальчишки горько вздохнул и, обескураженный, нехотя зашагал на чердак.

Вокруг нотариуса сидела почти вся компания вернувшихся призраков, и все обменивались впечатлениями минувшей ночи.

Общий результат был таков, что все обитатели дома перепугались до смерти.

Когда же очередь дошла до приютского мальчишки, он нагло улыбнулся и, приняв суровый вид, стал рассказывать:

– Когда он меня увидел, то чуть не умер от страху. А я на него как напал! А-а, говорю ему, такой-сякой! Делом не занимаешься, глупости все на уме! Вот я тебя сейчас! А он плакал, просил прощенья и, залезши под кровать, трясся, как осиновый лист. Я его поколотил хорошенько и ушел!

Труха

Это было самое веселое, оживленное место предпраздничного рынка. Лавчонка, маленькая, полутемная, была битком набита покупателями, а на улице у входных дверей стоял бойкий, крикливый мальчишка и зазывал еще новую публику.

– Пожалуйте! – кричал он, раскрывая рот так, что углы губ касались концов его громадных ушей. – Эй! К нам пожалуйте! Очень даже прекрасные привидения, покойники, девочки на всякий рост, бесприютные собачки-с! Громадный выбор занесенных снегом странников, волки-с. Только у нас настоящие волки! Эй!

А в лавчонке крику было еще больше.

Приказчик, держа в правой руке за шиворот что-то длинное, одетое в белый саван, с деланым изумлением кричал:

– Это-с, по-вашему, не привидение?! А что же это тогда, по-вашему, такое, если не привидение? Который год торгуем – никогда не было, чтоб сумлевались! Вы, вероятно, ваша милость, не видели никогда настоящего привидения, потому такое и говорите!

– Да оно… не страшное! – робко возражал покупатель и косился на фигуру, беспомощно болтавшуюся в мужественной руке приказчика.

– Это не страшное? – изумлялся приказчик. – Да какие ж тогда страшные бывают?! Обратите внимание на их личико: мертвецкая бледность и глаза, как свечки. Вот эту кнопку только нажать… А голос! Извольте прислушаться!

Приказчик нажал рукой спину привидения. Оно заскрипело и, захлопав ртом, проревело:

– Ищи документы, раскрывающие тайну твоего рождения – на чердаке, в двойной крышке старого сундука!

Рот захлопнулся, глаза потухли и фигура безжизненно повисла в приказчичьих руках.

Покупатель призадумался.

– Ничего… Слова хорошие. Из них можно что-нибудь сделать… Гм… Тайна рождения… Заверните!

– Браку не надо ли? – спросил приказчик, заворачивая покупку.

– А что у вас за брак?

– Чиновник один. Раскаивался в ночь под Рождество, что выгнал больную жену с ребенком. А они как раз и пришли в эту ночь, под видом нищих.

– Ну?

– Ну вот. А мальчишка наш лавочный, что орет сейчас у дверей, чтоб ему пусто было, – вынул чиновника из коробки, да и отвертел ему голову. Согласитесь – не может же жена возвращаться к безголовому чиновнику. Целый набор испортил, негодяй. Возьмите! Дешево бы отдал…

– Да куда ж он мне?..

– Ну можно что-нибудь такое… Жена могла бы держать корчму, пользующуюся дурной репутацией, а муж тоскует по ней и приезжает в рождественскую ночь, желая сделать сюрприз. Его не узнаю́т и убивают. И только после, по отрезанной голове, с которой ей дали поиграть, – дочка узнает черты своего любимого папы. Прекрасный сюжет!

– Пожалуй! – сказал покупатель, раздумывая. – Я в провинцию пошлю, куда-нибудь. Там это любят. Только вы и голову не забудьте положить.

– Помилуйте-с – все здесь, в коробке. Прикажете сверху вьюги положить? Копеек на тридцать.

– Разве у вас теперь вьюга отдельно продается? – удивился покупатель.

– Да-с. Лучше комбинируется. Можно чиновника – и вьюгу, заблудившегося мальчика – и вьюгу. Почти что она везде идет.

– Тогда посыпьте чиновнику на двугривенный. Да мне отдельно дайте немножко. Можно просто стихотворение в прозе о вьюге сделать. Благодарю вас.

* * *

В лавку вошла дама в очках.

– Здравствуйте! Позвольте мне одного замерзающего мальчика. Поменьше только и похуже одетого.

– Не держим-с, – вздохнул приказчик. – Погоды нынче, как назло, теплые, а товар скоропортящийся.

Дама растерянно посмотрела на приказчика.

– Тогда, может быть, найдется девочка на улице, прильнувшая к оконному стеклу, за которым елка?

– Продали-с. Была одна прильнувшая девочка, и ту для детского журнала взяли. Много не держим, потому из моды выходит. Из новенького чего не пожелаете ли: палач, вешающий родного племянника, экспроприаторы, нападающие в рождественскую ночь на усадьбу, раскаявшийся губернатор? Много теперь идет.

– Что-нибудь с волками нет ли? – спросила дама.

– Пожалуйте-с: охотник в лесу и волки, испугавшиеся праздничного колокола; прохожий и волки; заброшенная усадьба и волки; тройка лошадей и волки. Прикажете завернуть?

– Дайте с заброшенной усадьбой. А старые преданные слуги у вас не продаются отдельно? Я бы взяла одного.

– Сделайте одолжение. Только я бы, мадам, посоветовал вам лучше слугу с тройкой взять. А волков отберете отдельно. Усадьба тоже у меня случайная осталась – от экспроприаторов. Один покупатель экспроприаторов забрал, а усадьбу, на которую нападают, оставил. Совсем бы задаром.

* * *

Высокий, представительный беллетрист, обладатель известного имени и целой тучи забранных всюду авансов, стоял у прилавка и безнадежно оглядывал наваленных в беспорядке привидений, волков и экспроприаторов, которых сразу можно было узнать по зверским, размалеванным красным лицам и громадным пистолетам, заткнутым за пояс.

– Все у вас, почтеннейший, – грустно говорил беллетрист, – одно и то же… Те же волки, раскаявшиеся старики, обсыпанные вьюгой, и разные бездомные женщины.

Приказчик развел руками и сказал извиняющимся тоном:

– Трудновато для вас подобрать. Так, мелюзга какая, – все берет. С руками рвут. Из провинции какой приедет, так он и привидение возьмет, и прохожего старика. Усадьбу с экспроприаторами увидит, и ту возьмет. Волков ему предложишь – и волками не побрезгует. И волков-то дашь ему старых, облезлых, с одышкой. А уж до вьюги как доберется, – дорвется до дешевки, – так всю покупку запорошит, что и не разберешь – где усадьба, где волк! Простой народ. Вам, конечно, этого не предложишь.

– Из новенького нет ли чего?

– Особенно – нет. Рождество под тропиками, унесенные льдиной в святую ночь, палач, вешающий племянника. Предложить вам разве Рождество на дирижабле?

– Фу, какая пошлятина! – поморщился беллетрист. – Нельзя ли что-нибудь из очень старого? Такого старого – что уже основательно надоело и забыто. Можно стилизацию сделать.

– Спущусь в погреб, пороюсь, – вздохнул усталый приказчик. – Там такое есть, что сорок лет не ворошили.

Через десять минут приказчик вылез с запыленной, облезлой коробкой и бросил ее на прилавок.

– Не подойдет ли? Самая старинная вещь. Антик-с.