Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

А своим, русским, зачем им пряники? Они и так никуда не денутся. У них и без того патриотизм в крови. Русские и такие, и сякие, и клейма ставить негде, и все правда. Салман Радуев, наставляя своих головорезов, как обращаться с вороватыми, коррумпированными русскими, учил: «Используйте бездуховность русских». Не это ли наш самый страшный диагноз и нам приговор?

Единственное, чего не разучились делать русские, – умирать. За сто раз предававшую их власть. И девятнадцатилетние русские мальчики, кого не смогли откупить родители, по обману ли, безвыходности, а кто и сам, по своей романтической воле, оказавшись на чеченской войне, воевали, как и все русские солдаты испокон веков, не щадя живота.

7

Свою университетскую подругу Галина не видела одиннадцать лет. Последний раз они встречались в Ленинграде, когда Татьяна в середине восьмидесятых приезжала на курсы повышения квалификации. Тогда еще ничто не предвещало последовавших вскоре драматических событий и в жизни страны, и в жизни самих подруг. Муж Татьяны, подводник, исправно нес службу в Военно-Морском Флоте СССР, у них была квартира, достаток, взаимная любовь и Татьянин сын. Другого ребенка она не хотела, ссылаясь на занятость в институте и многомесячные отсутствия мужа, находившегося в плаваниях.

Как и в Февральскую семнадцатого, в революцию девяностых армия чуть ли не первой приняла на себя главный «революционный» удар (хотя эти удары и жестокие смертельные пробоины получила и приняла вся страна целокупно). В эйфории очередного братания с Западом подводные лодки разрезáлись, ракеты уничтожались, армия и военные расходы сокращались, зарплаты не выплачивались, армия становилась – кто только не бросал в нее камень! – не нужна. И в самом деле, раз мы, «империя зла», проиграли (как нас уверяли) холодную войну и уже не способны более никому угрожать, мир может спать спокойно. Не станет же развязывать войну «империя добра». Она на то и «добра», чтобы указывать всему миру свет в конце туннеля в виде демократических свобод и прав человека, и неважно, что новая демократическая гармония навязывается человечеству с такой же фанатичной беспощадностью, как и предшествующая ей коммунистическая, главное, она верует, что право имеет.

И сократив, и разрезав, и уничтожив все, что можно и чего ни в коем случае нельзя, обманутая и униженная «партнерами по борьбе с терроризмом» и бизнесу, стоит в растерянности и только глазами хлопает одураченная вконец своими и иностранными шулерами матушка-Русь: как же это… взяли и разломали… взяли и окружили… ведь мы так не договаривались… И это классическое теперь: хотели как лучше!..

Нынешняя либеральная революция – это реванш Февраля над Октябрем. И давнишняя мечта Запада превратить нас в колонию, кажется, удалась.

Муж Татьяны, капитан первого ранга, потомственный моряк Терешкин Александр Павлович, застрелился в знак протеста против новой политики государства: бурного, безудержного и безумного разоружения перед лицом извечного нашего врага – никогда не доверявшего и не принимавшего в свои Россию и не желавшего ей добра Запада.

Привыкнув в удачном браке к благополучной, достаточной жизни и оставшись вдруг у разбитого корыта (зарплаты в их институте, так же, впрочем, как и во многих других учреждениях, не платили по полугоду), Татьяна не растерялась. Похоронив мужа и оставив безнадежное преподавание, она, как и тысячи других русских интеллигентных женщин, пошла в челноки. Она моталась на самолетах в Польшу и Турцию, тюками перетаскивая из страны в страну дешевый ширпотреб, стараясь изо всех сил не впасть в нищету и прокормить своего единственного, заканчивавшего уже школу сына.

В конце концов ей стал помогать отправленный ввиду сокращения Вооруженных Сил в сорок три года на пенсию бывший сослуживец ее мужа, их общий приятель и тоже капитан первого ранга Володя. Они сошлись, не регистрируя брак, справедливо полагая, что никто не знает, что из этого сожития выйдет и стоит ли городить временный огород. Татьянин сын Леонид, знавший дядю Володю с детства, отнесся к этой семейной перипетии, насколько это возможно в таком щепетильном возрасте, по видимости нормально, во всяком случае, не делая вслух из этого обыденного факта трагедии. У Володи же детей вроде бы не было совсем, поскольку с единственной женой он развелся еще в молодости, сто лет назад, а все остальное не считалось.

В общем, все складывалось не так и плохо. Володя оказался человеком предприимчивым. Вскоре он уже занимался, и довольно успешно, металлоломом. Продав Володину квартиру, они купили помещение под Татьянин магазин, в который она наняла для торговли молоденькую продавщицу, сама хозяйкой ездила по-прежнему за товаром, строго следя за финансами и за самим Володей.

Металлолом давал неплохую прибыль, и вскоре они с Володей начали строить дом, предполагая впоследствии оставить двухкомнатную квартиру окончившему десятый класс на одни тройки Леониду.

Разумеется, Татьяна ни за что не собиралась отдавать ребенка в армию и пристроила своего не слишком большого любителя знаний в педагогический институт, где сама много лет преподавала русскую литературу и английский язык. Поучившись полгода и не сдав первой же сессии, Леонид, к ужасу матери, институт бросил. Но и на работу устраиваться не торопился. Володя пробовал заинтересовать пасынка металлоломом, но тот был равнодушен ко всему, кроме тяжелого рока.

Весной пришла повестка в армию. Татьяна бросилась раздавать взятки. К удивлению, взятки не помогли – по всей видимости, среди военных, а может быть, их жен у нее оказались личные враги в городе, черные завистники, злорадствовавшие, что не все ж коту масленица, бывают и постные дни. Под масленицей, очевидно, подразумевалась торговая Татьянина точка и появление Володи («и башмаков еще не износила!») и относительный достаток в доме, когда вся страна выла от голода и разрухи.

Неизвестно, кто научил Леонида избавиться от армии подобным образом, но только однажды вечером Татьяна обнаружила своего сына в ванной со вскрытыми венами на руках. Его, разумеется, спасли, но как суицидника положили в психиатрическую больницу, где стараниями матери ему и выдали справку о непригодности к армейской службе. Татьяна ликовала, рассказывая приятельницам о «спасении» сына.

– Подумаешь, диагноз! – улыбалась она, попыхивая сигареткой. – Диагноз можно через пару лет снять. Зато ребенок останется жив!

С ней соглашались. У них тоже были сыновья.

Получив белый билет, Леонид окончательно расслабился.

– Отстаньте от меня, я шизофреник, – отвечал он матери и Володе, когда те призывали его, если уж он категорически не хочет учиться, хотя бы к труду. – А будете приставать, опять вскрою вены.

От этих слов Татьяне становилось дурно. Она не знала, что предпринять. Еще менее знал Володя. Будь это его