Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

– Вы были в Африке? – удивленно спросил Шабельский.

– Конечно, нет, но у нас жара почему-то всегда ассоциируется с Африкой. А в Африке я, к сожалению…

– Да, да, – понимающе закивал головой Виктор Александрович, – это как в «Дяде Ване», помните, конечно: «в этой самой Африке теперь жарища!..» – И он засмеялся. – Дело в том, что в последние годы, не знаю, с чем это связано, возможно, с глобальным потеплением, но… вот сюда, пожалуйста… бывают даже случаи со смертельным исходом.

Они вышли из огромного здания аэропорта, переливавшегося всеми блестящими гранями западной комфортабельной жизни, и направились к автостоянке.

– Мы живем в предместье Парижа, так что сначала сразу домой, обедать, тем более что дети и внуки с нетерпением, так сказать, ждут гостя из Петербурга, – объяснял Виктор Александрович свои планы двоюродному брату, любезно открывая ему дверцу недешевого автомобиля. – Как хорошо, кстати, что городу вернули его историческое имя, а то эта чехарда с переименованиями – что-то чудовищное, не правда ли? Этот ваш демократический мэр – неправдоподобно хорош, впервые, кажется, интеллигентный человек на троне, хоть и не на главном, и, как говорят, даже профессор? У нас его многие обожают, как и Ельцина, впрочем, но – все по порядку. Услышим из первых, как говорится, уст…

Впервые в жизни Юра наслаждался комфортом обыденной жизни. Он ехал в прекрасном автомобиле по выутюженной прекрасной дороге, а по обе стороны от нее расстилались великолепные пейзажи. Мелькали красивые, будто новенькие, домики, утопающие в зелени и цветах, но главное – это изумительная, потрясающая чистота и ухоженность. Юра вспомнил свои, российские разбитые дороги, нескончаемые мусорные свалки по обочинам, убогие развалюхи, соседствующие с новорусскими замками, и ему стало нестерпимо обидно за наше неумение устроить жизнь подобно всем другим людям на земле.

Как же так? Ведь тысячу лет назад русские выбрали и веру православную за красоту. Значит, чувство прекрасного свойственно нашему народу не менее, чем другим. Или же эта непрекращающаяся столетняя смута настолько изуродовала национальный характер, что нам уже на все наплевать, не только на красоту жизни, но и на саму жизнь?

Заметив страдальческое выражение Юриного лица, Виктор Александрович спросил:

– У вас все в порядке?

Юра очнулся от мрачных дум.

– Да, разумеется, – улыбнулся он. – Просто очень уж у вас красиво.

– Конечно, – согласился Виктор Александрович. – Но я предпочитаю красоту среднерусских пейзажей.

– Вы бывали в России?

– О нет! Это моя мечта. Но я много смотрел русскую живопись и имею некоторое представление… В особенности Левитан…

– К сожалению, русский пейзаж несколько сейчас подпорчен.

– В самом деле?

– Да нет, кое-что, конечно, еще осталось… особенно там, куда не ступала нога советского человека. Я говорю по привычке «советского», хотя Советы приказали долго жить.

– Мы здесь все надеемся, что после падения коммунистического режима начнется возрождение русской жизни и русского человека.

– Да с чего оно начнется? – невольно с горечью воскликнул Юра. – Когда у нас и слово «русский» невозможно произнести, не рискуя попасть в фашисты!

Виктор Александрович с удивлением и даже, Юре показалось, каким-то страхом посмотрел на него и ничего не ответил.

– Вы, может быть, несколько преувеличиваете? – наконец произнес он с некоторой надеждой.

«Я преуменьшаю», – хотел сказать Юра, но решил не расстраивать больше русско-французского брата и снисходительно согласился:

– Возможно. Я, к сожалению, пессимист.

– Ну… тогда все понятно, – сказал, улыбаясь Виктор Александрович. – Конечно, – продолжал он, – семьдесят лет пленения не могли пройти даром, но все же национальный характер не может подвергнуться необратимой порче, иначе… иначе это было бы поражением Самого Господа Бога.

– Вот как? – удивился Юра. – Вы так на это смотрите?

– Разумеется. Замысел Бога о том или ином народе остается неизменным.

– Но согласитесь, итальянцы – это не римляне, современные греки мало походят на древних, а нынешние евреи – не израильтяне времен библейских пророков…

– Было бы глупо отрицать энтропийные процессы, они идут во всем мире. Везде происходит размывание национальных культурных границ, повсюду укорененная тяга к потреблению и комфорту производит общую расслабленность и в какой-то мере утрату национальной идентичности. Я имею в виду, разумеется, прежде всего западный мир. И тем не менее ядро того или иного народа остается прежним. И в особенности, как мне кажется, ядро русского народа. Здесь все завязано на православии. Удастся русским сохранить чистоту православия или нет – в этом весь вопрос.

– Знаете, Виктор Александрович, мне бы очень хотелось, чтобы вы приехали к нам в Россию, посмотрели на все своими глазами, а потом мы с вами поговорим.

– Отлично! – воскликнул Виктор Александрович. – Принимаю ваше приглашение. Тем более что мы уже запланировали с женой поездку этой осенью в Москву и Петербург.

– Только имейте в виду, что Москва – это отдельная страна, да и Петербург вовсе не показатель. И вообще, если хотите что-нибудь понять в современной России, нужно в ней пожить, и желательно – в разных регионах.

Виктор Александрович уже свернул с главной магистрали, и теперь они ехали вдоль тихих улочек с частными двух- и трехэтажными особнячками, в которых проживала счастливая часть «золотого миллиарда» планеты.

Дом показался Юре роскошным, хотя он был всего лишь добротно-функциональным и комфортабельным. На первом этаже находились кухня, столовая-гостиная и кабинет хозяина с библиотекой. На втором располагались три спальни. «Удобствам» отводилось место на обоих этажах. Ну и, конечно, примыкавший к каждому дому небольшой участок земли с выстриженным газоном и далее, в соответствии с фантазией и вкусом хозяев, садом.

Роскошным он мог показаться только на фоне преимущественно советских хрущовок, в одной из которых по воле слепой фортуны и проживал ныне писатель земли Русской Юрий Петрович Мельников, он же Юрий Анатольевич Шабельский.

По-настоящему роскошные дома стали строить именно в России, несколько лет спустя Юра собственными глазами обнаружит километрах в семидесяти от Петербурга, в лесу на берегу когда-то судоходной, а нынче обмелевшей, но все еще красивой реки, почти растреллиевский новодел. Настоящий дворец в стиле барокко, этакий мини-Эрмитаж, выстроенный когда-то главным бандитом той местности, а ныне пребывающим в почете и уважении бизнесменом-нефтяником и даже, как говорят, церковным спонсором, прилетавшим с работы домой во дворец на собственном вертолете.

Таких парадоксов в современной России становилось все больше, и – великое дело – привычка! Возмущавшееся наворованным богатством население перестало наконец обращать на них бесполезное внимание и оборотило его на свою скромную жизнь, стараясь по возможности ее также, кто как мог, приукрасить, карабкаясь меньшей своей частью в так называемый средний класс, а другой – подавляющим большинством – проваливаясь окончательно в тот социальный низ, который ничего, кроме цепей и булыжника, уже не имеет, даже и той пассионарности, которая позволяла ему направить булыжник