Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Виктор Александрович представил гостя своей супруге.

Екатерина Алексеевна, моложавая, стройная, с короткой стрижкой густых серебристо-седых волос, улыбалась румяными губами и, излучая радостное сияние голубых глаз, протягивала Юре руку, которую он счел нужным поцеловать. Она в свою очередь трижды поцеловала его по-русски.

– Милости просим, дорогой Юрий Петрович. Очень-очень рады познакомиться, ведь вы, не считая наших детей, ближайший наш родственник, да еще из России, страны обетованной! – Она поморгала глазами, стараясь убрать непрошеные слезы. – Позвольте вам представить. Наша младшая дочь Надежда. Наденькин муж – Николай.

– Шувалов, – коротко сказал Николай, пожимая Юрину руку.

– Граф? – пошутил он.

– Граф… это неважно.

– Серьезно?.. – искренне изумился Юра. – Вот здорово! Теперь в Петербурге буду хвастаться: граф Шувалов – мой родственник!.. Извините, – сказал Юра, заметив некоторое недоумение на лицах хозяев. – Я пошутил. От избытка, так сказать, чувств.

– Николай Николаевич – профессор Свято-Сергиевского богословского института, преподает историю Церкви и догматику, – продолжала как ни в чем не бывало Екатерина Алексеевна, делая вид, что не замечает Юриной неловкости. – А это третье поколение Шуваловых – Шабельских: Федор – студент-филолог, разумеется русист… Маняша и Оленька еще учатся в школе. К сожалению, наша старшая дочь Лидия не смогла прилететь на семейное торжество, она с мужем и детьми живет в Америке, но обещала позвонить и поприветствовать вас по телефону.

Пожав руки и расцеловавшись со всем милым семейством по очереди, Юра проследовал наверх, в приготовленную для него комнату, умыться, переодеться и после всех дорожных процедур пожаловать к столу.

«Вот совок! – ругал себя Юра и, вздыхая и сожалея, скорбел, что воспитанности, увы, взяться неоткуда, но верил, что его мальчишески-глупая реакция на „графа“ вскоре забудется и простится. Какие открытые, славные у всех лица! Ни тени лукавства, неискренности или… напряжения. Абсолютная естественность и простота и вместе с тем – какая неуловимая, не бросающаяся в глаза, но ощутительная почтительность младших к старшим и уважение и любовь друг к другу… У нас не то… У нас вечная вражда всех со всеми. У мужа с женой, у детей с родителями, у бабушек и дедушек с детьми и внуками и т. д. У учителей с учениками, у прохожих с автомобилистами, у чиновников с населением, у старослужащих солдат с молодыми… список можно до бесконечности продолжать», – думал Юра, разбирая чемодан.

Он оглядел временную свою комнату: в ней не было ничего лишнего. Кровать, письменный стол, шкафчик для одежды. Окно выходило в сад, на безукоризненно чистом подоконнике стоял горшок с цветущей геранью. На стене висели старая карта Российской империи и две гравюры: Петр на фоне кораблей и Екатерина в окружении своих государственных мужей. На другой стене – небольшие и очень приятные акварельные пейзажи, как впоследствии выяснилось, «Наденькины студенческие работы»: она была художником-дизайнером.

Юра спустился вниз в свежей рубашке, обрызганный одеколоном и с незамысловатыми русскими подарками. Хозяева искренне ахали и всем восхищались: альбомами по Эрмитажу и русской живописи (по счастью, угадал пристрастие Виктора Александровича), павловопосадской шалью (для Екатерины Алексеевны), хохломой, берестой и дымковской игрушкой для всех остальных.

Девочки примеряли берестяные браслетики, колечки, обручи на голову и, смеясь, о чем-то между собой переговаривались по-французски.

– Оля, Маняша, дома, пожалуйста, только по-русски, – попросила бабушка.

Девочки бросили быстрый взгляд на Юру и покраснели.

– Я только хотела узнать у Юрия Петровича, – бойко начала Маняша, – носят ли сейчас такие украшения девушки в России?

– Такие? – Юра задумался. – Кажется, нет. По-моему, это немодно. Мы ведь по-прежнему перенимаем все у Запада. И не только, к сожалению, моду…

– В таком случае, девочки, вам предоставляется честь ввести моду на русские украшения в Париже, – пошутила бабушка.

Наконец стали садиться за стол, но прежде чем сесть, все дружным хором, повернувшись в угол, где висел образ Богородицы, пропели «Отче наш». Это уже было, по Юриному мнению, чересчур. Конечно, он понимал, как ему казалось, их ностальгию, сам, как всякий интеллигентный человек, уважал культурные традиции предков и даже, пожалуй, верил в Бога. «Но не до такой же степени!» – говорил он себе. В общем, данный пассаж показался ему уже неким перебором, эдаким театральным действом, излишней, что ли, демонстрацией русофильства и православности. Но, чтобы не выглядеть белой вороной и не утрачивать в глазах сородичей русской своей идентичности, он, как и все, перекрестился и даже сделал вид, что подпевает молитвенному хору.

Очень скоро, однако, он убедился в своей неправоте, когда в ближайшее воскресенье ему предложили поехать в парижский Александро-Невский собор на праздничную литургию. Это был известный во всем православном мире русский храм на рю Дарю – центр русской эмиграции, где молились, венчались и где отпевали многих наших великих соплеменников – от Тургенева, Бунина, Шмелева до Шаляпина и Тарковского.

Разумеется, Юре было интересно посетить и этот собор, и русское кладбище под Парижем – Сент-Женевьев-де-Буа, где похоронено около двух тысяч наших, в том числе и выдающихся, соотечественников. Но, к его глубочайшему удивлению, посещение собора не выглядело воскресной экскурсией, и ему пришлось впервые в жизни отстоять всю литургию от начала до конца, с изумлением наблюдая, как все семейство во главе с Виктором Александровичем исповедуется, а затем причащается Святых Христовых Таин.

Первый тост был произнесен, разумеется, за Россию, за ее возрождение, второй – за знакомство и встречу. Третий – за их общих, уже ушедших в мир иной, предков.

– Скажите, пожалуйста, Юрий Петрович, – обратилась к нему Екатерина Алексеевна, – скажите нам, как очевидец всех событий, которые происходят у нас на Родине. Есть ли надежда, что теперь, после падения коммунистического режима, начнется возрождение России?

Юра отложил вилку и нож и насупился, как и всегда, когда ему предлагали подобную тему для разговора.

– Катенька, – обратился к ней с кротким укором муж, – дай же человеку сначала поесть.

– Ах, пожалуйста, – улыбнулась Екатерина Алексеевна. – Вы ешьте, пожалуйста. С ответом можно и подождать.

– Я думаю, – начал Юра, – как дипломатичней ответить.

– Нет-нет, Юрий Петрович, пожалуйста, никакой дипломатии. Говорите как есть, как вы видите и чувствуете.

– Если без дипломатии, – вздохнул Юра, – то Россия гибнет.

Теперь уже все сидящие за столом прекратили трапезу и в молчании уставились на Юру.

– Я не хочу быть пророком… к тому же, как у нас говорят, надежда умирает последней, но… три войны, две Отечественные и Гражданская, и три революции, а если считать раскулачивание как еще одну революцию на селе, то и все четыре привели к тому, что генофонд нации представляет на сегодняшний день руины. Современная революция – как ее ни называй: партийно-государственная, олигархическая или криминальная, – как и любая революция, есть величайшее зло для народа. Поскольку отбрасывает его развитие на десятилетия назад