Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

и приводит к колоссальному обнищанию. Невиданные, вне всякой войны, потери громадных территорий, невиданное, опять же, разграбление национального достояния, развал всех сфер деятельности от военно-промышленного комплекса до медицины и образования, агрессивное навязывание в качестве идеалов аморальной вседозволенности и даже разврата и, в силу этого, очередная деградация населения – вот краткий перечень тех бед, которые дают мне основания для вышеуказанного мнения. – Юра замолчал.

Молчали и все родственники.

– Вы курите? – обратился наконец Виктор Александрович к Юре.

– К сожалению…

– Катенька, ты позволишь? – Они отошли к открытому окну в сад, и Виктор Александрович поднес Юре огонь.

– Я очень боялась так думать, – начала Екатерина Алексеевна, – я очень боялась так думать, – повторила она, – но что же народ? Почему он молчит? Почему не протестует?..

– Во-первых, народ в очередной раз обманут. Сначала его обманули большевики, теперь – так называемые демократы. А во-вторых, народ наш, как известно, долготерпелив и привычен к тирании. Да и что уцелело от народа после всех катастроф двадцатого века? Так… жалкие остатки. Знаете, как протестует наш народ, когда ему по полугоду не выплачивают зарплаты и пенсии? Он объявляет голодовку. Объявлять голодовку властям, сверхзадача которых как раз и сводится к народоистреблению, это уже, знаете, какой-то Кафка!.. Люди попроще спиваются, ученые, военные стреляются, девочки идут в проституцию… Извините, – бросил он взгляд на покрасневших Маняшу и Оленьку.

– Неужели действительно все так безнадежно, Юрий Петрович? Не верится, мама… – подала голос молчавшая до сих пор Надежда. – Как же тогда жить?.. – подняла она на Юру большие серьезные глаза, полные слез.

– Да мы и не живем, мы потихонечку, по миллиону в год вымираем. Причем вымирает исключительно русское население…

– И все-таки… – барабанил пальцами по подоконнику Виктор Александрович. – И все-таки я почему-то верю, что русский народ выдержит и это испытание. Я, может быть, повторюсь, но Божий замысел о народе остается неизменным.

– Мой друг ездил в прошлом году в Россию, – сказал Николай. – Храмы восстанавливаются и полны молящихся. Этого нигде на Западе нет.

– Вот-вот, – удовлетворенно закивал Виктор Александрович. – Именно это и подтверждает мой тезис о неистребимости народного духа. Православие не может исчезнуть! И, стало быть, русский народ как главный его хранитель.

– «Но Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?» – тихо процитировала Евангелие Екатерина Алексеевна.

– Я не большой знаток религии, – сказал Юра, – храмы и правда восстанавливаются. Но наряду с этим пространство России наполняется тысячами самых разнообразных сект вплоть до сатанинских. И в них также участвуют русские люди. Но главное даже не в этом. Такое ощущение, что нами управляет оккупационная власть, которая планомерно осуществляет геноцид русского народа. Мне вообще кажется, что национальный вопрос станет в ближайшее время для нас самым главным и взрывоопасным.

– Может быть… может быть… – задумчиво произнес Виктор Александрович.

– Если Россию развалят, у нас, русских, не останется даже клочка собственной земли, где мы могли бы восстановить свою государственность. Везде будут проживать и уже проживают национальные меньшинства, права которых в нашей стране усиленно защищаются в ущерб правам русского населения. Если это не исторически закономерная политика Запада в отношении России, которую почему-то осуществляют наши современные власти, то тогда я ничего не понимаю.

– Россию всегда делали пугалом для Запада… слишком большая страна, это ясно. И всегда мечтали если и не побороть ее военным путем, что, как показала, история, невозможно, то, по крайней мере, отодвинуть куда-нибудь подальше, отгородившись восточно-европейским кордоном. Гигантская территория, неэффективно управляемая, с неиссякаемыми природными ресурсами, малонаселенная… конечно, она представляет лакомую добычу для транснациональной олигархии… часть которой, как вы справедливо говорите, уже завладела половиной природных богатств России. Думается мне, осуществившийся передел собственности уже не изменить вне какого-то глобального мирового катаклизма. Возможно, Россия, как это для нас ни печально, уже никогда не станет великой и мощной державой. Но я вновь и вновь повторяю: даже если она снова сожмется до размеров Московского княжества…

– В том-то и дело, что никакого Московского княжества восстановить не удастся! – перебил Юра. – Бывшая русская столица Москва, собирательница земель русских, представляет собой средоточие и квинтэссенцию мирового олигархизма на нашей территории, вот и все. И Кремль, несмотря на все физические остатки его святынь, уже давно ничего русского, ничего православного в себе не содержит и собой не представляет. Он – только форма прошедшего православного эона, если хотите, а содержание… – тут Юра язвительно скривился, – многонационально-многоконфессиональное…

– Вас еще не обвиняют в ксенофобии? – улыбнулся Виктор Александрович.

– Я думаю, все еще впереди.

– А я думаю, друзья мои, – сказала Екатерина Алексеевна, – даже если Россия и распадется на части, от чего упаси нас Боже, остаток русского православного народа, по милости Божией, сохранится. И русская православная стихия будет пронизывать ее тело параллельно всем иным силам и стихиям. Да, возможно, мы уже никогда не будем мощной мировой державой, но, друзья мои, вспомним снова Христа: «Аще не умрет… не воскреснет». Может быть, России как великой державе и нужно умереть, чтобы остаток верных Христу воскрес. Ведь и в самом деле, не с великими, сильными и гордыми в мире сем «прелюбодейном и грешном» Христос, но с нищими духом и смиренными сердцем. Я думаю, главное – остаться верным Христу, верным Церкви. Все остальное Господь управит.

Ужин затянулся. Обе девочки уже давно перестали слушать, о чем говорят взрослые, они привыкли к нескончаемым спорам у бабушки с дедушкой об этой такой странной и далекой для них России и, блестя молодыми глазами, перешептывались и пересмеивались о чем-то своем на родном для них, несмотря на строгий бабушкин запрет, французском, благо бабушка была занята Юрием Петровичем и не обращала на них внимания.

Но их восемнадцатилетний брат Федор весь вечер напряженно и зорко продолжал следить за разговором с русским гостем. Сердце его горело. Он и раньше еще мечтал, окончив университет, поехать работать на свою историческую родину. Он, конечно, пока не представлял, чем мог быть полезен России, но сегодняшняя его встреча с двоюродным дядей и весь этот разговор об их погибающей, как говорил дядя, стране перевели его желание из разряда мечтательности в твердую решимость сделать для России что-то большое и невероятное, и если б можно было положить для спасения ее жизнь, он, не колеблясь, прямо сейчас бы ее и положил.

Наконец стали прощаться, договариваясь о визите к Надежде. Семья ее жила в Париже, и, поскольку у нее были свободные дни, она обещала показать Юре все самые важные достопримечательности французской столицы.

Вставая из-за стола, все снова пропели благодарственную молитву, и снова Юре сделалось как-то неловко, он только не понял – за себя или за