Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

Светлая комната начала наполняться странным сумраком, потемнением, где чудилось некое присутствие. Войдя, сумрак словно бы чего-то ждал. Наружу он, казалось, распространился до выцветшей, застиранно-синей стены леса, верх которой Эсбери видел над подоконником. Вдруг ему вспомнилось то переживание общности, какое у него было в доильне с неграми, когда они курили вместе, и в тот же миг он затрепетал от волнения. Покурить вместе еще раз, последний.

Он повернул голову на подушке:

– Мама, я хочу попрощаться с неграми.

Мать побледнела. На какой-то миг почудилось, что ее лицо сейчас разлетится на куски. Потом линия губ отвердела, брови сдвинулись.

– Попрощаться? – спросила она бесцветным голосом. – Куда это ты собрался?

Несколько секунд он просто смотрел на нее. Потом сказал:

– Ты знаешь куда. Приведи их. У меня не так много времени.

– Чушь какая, – пробормотала она, но встала и торопливо покинула комнату.

Перед тем как выйти из дома, мать, он слышал, еще раз попробовала дозвониться до Блока. То, что она в такую минуту продолжает уповать на Блока, показалось ему и трогательным, и жалким. Он ждал, готовясь ко встрече так, как религиозный человек мог бы готовиться к последнему причастию. Вскоре послышались их шаги на лестнице.

– Вот Рэндалл и Морган, – сказала мать, вводя их в комнату. – Пришли поздороваться с тобой.

Неловко улыбаясь, они прошаркали к его кровати и встали – Рэндалл поближе, Морган подальше.

– А хорошо-то как выглядишь, – сказал Рэндалл. – Очень даже славно.

– Славно, славно, – подтвердил второй. – Очень даже.

– Я и не упомню, чтоб так славно, – сказал Рэндалл.

– Да, ведь правда же он хорошо выглядит? – сказала мать. – По-моему, он выглядит отлично.

– Вот и я говорю, – сказал Рэндалл. – И не скажешь, что хворь какая.

– Мама, – сказал Эсбери вымученным тоном. – Я бы хотел поговорить с ними наедине.

Мать напряглась; затем прошагала наружу. Пересекла коридор, вошла в комнату по другую сторону и села. Через открытые двери он увидел, как она начала резко, коротко раскачиваться в кресле. Два негра выглядели так, словно лишились последней защиты.

В голове у Эсбери было до того мутно, что он не мог сообразить, для чего их позвал.

– Я умираю, – сказал он.

Обе их улыбки сделались как замороженные.

– Да нет, ты молодцом, – сказал Рэндалл.

– Я совсем скоро умру, – повторил Эсбери. И с облегчением вспомнил, что собирался с ними покурить. Нашарил на столе пачку и протянул ее Рэндаллу, забыв вытряхнуть концы сигарет.

Негр взял пачку и положил в карман.

– Спасибочки, – сказал он. – Ценю и благодарствую.

Эсбери смотрел на них опять в каком-то забытьи. Чуть погодя увидел на лице другого негра бесконечную печаль; но потом понял, что это не печаль, а обида. Поискал в ящике стола, достал нераспечатанную пачку и сунул ее Моргану.

– Спасибочки, мист Эсбери, – сказал Морган, светлея. – А хорошо-то как выглядишь.

– Я при смерти, – с досадой сказал Эсбери.

– Ты молодцом, – заверил его Рэндалл.

– Оглянуться не успеешь, как будешь в добром здравии, – предрек больному Морган. Ни тот ни другой, казалось, не находил ничего пригодного, на чем остановить взгляд. Эсбери в смятении посмотрел через коридор – мать в другой комнате повернула качалку и сидела к нему спиной. Ясно было, что она не намерена помогать ему от них избавляться.

– Я так думаю, простыл маленько, – сказал Рэндалл, помолчав.

– Я, как простыну, скипидар капаю в сахар, – сказал Морган.

– Закрой рот, – сказал Рэндалл, повернувшись к нему.

– Сам закрой, – сказал Морган. – Я свое лечение знаю.

– У него лечение не как у тебя, – проворчал Рэндалл.

– Мама! – позвал Эсбери нетвердым голосом.

Его мать встала с кресла.

– С мистера Эсбери хватит на сегодня, – подала она голос через коридор. – Завтра можете заглянуть еще раз.

– Ну, мы пойдем, – сказал Рэндалл. – А ты молодцом.

– Это точно, – подтвердил Морган.

Они двинулись из комнаты друг за другом, обмениваясь похвалами его хорошему виду, но у Эсбери еще до того, как они вышли в коридор, помутилось в глазах. На мгновение в двери показался силуэт матери, похожий на тень, а затем растаял, последовал за ними вниз по лестнице. Он услышал, как она опять звонит Блоку, но интереса не испытал. У него кружилась голова. Понятно было теперь, что никакого многозначащего предсмертного переживания не будет. Осталось только дать ей ключ от ящика, где лежит письмо, и ждать конца.

Он погрузился в тяжкий сон, от которого пробудился около пяти, – пробудился и увидел ее белое лицо, очень маленькое, в глубине темного колодца. Он вынул из кармана пижамы ключ и подал ей, бормоча, что в ящике лежит письмо, которое следует распечатать, когда его не станет; но она, казалось, не поняла. Положила ключ на прикроватный столик и оставила его там лежать, а он вернулся в свое сновидение, где два больших валуна коловращались внутри его головы.

В начале седьмого услышал, как подъехала машина Блока. Этот звук был как зов, как побудка, и он мигом, с ясной головой, вынырнул из сна в явь. Ему внезапно, жутко подумалось, что его, наверное, ждет еще более сокрушительная участь, чем все, на что он мог рассчитывать. Он лежал в полной неподвижности, как может лежать животное в последние секунды перед землетрясением.

Поднимаясь по лестнице, Блок и его мать разговаривали, но он не мог разобрать слов. Врач вошел, строя веселые гримасы; мать улыбалась.

– Угадай, что у тебя, радость моя! – прокричала она. Ее голос ударил по нему, как выстрел.

– Хоть микроб тебя и мучит, старый Блок его прищучит! – проговорил Блок, опускаясь на стул около кровати. Он вскинул руки над головой, как боксер-победитель, и дал им рухнуть на колени, словно бой лишил его сил. Затем вытащил большой красный платок, который носил с собой ради шутки, и долго вытирал лицо, придавая ему всякий раз, как оно появлялось из-под платка, новое выражение.

– Ну и умница же вы! – воскликнула миссис Фокс. – Эсбери, – сказала она, – у тебя бруцеллез – волнообразная лихорадка. Она будет возвращаться, но ты не умрешь! – Ее улыбка била в глаза светом, как лампочка без абажура. – У меня будто гора с плеч.

Эсбери медленно, с ничего не выражающим лицом, сел; затем рухнул обратно. Блок наклонился над ним, улыбаясь.

– Ты будешь жить, понял? – сказал он с глубоким удовлетворением.

Ничто в Эсбери не двигалось, кроме как в глазах. На поверхности и они казались неподвижными, но где-то в их туманной глубине что-то еле заметно шевелилось, как будто слабо сопротивляясь. Проникающий, как стальная булавка, взгляд Блока словно бы вонзился в это, чем бы оно ни было, и держал, пока не лишил