Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

Твердостью ее глаза напоминали две старые горные гряды на горизонте. Он отчетливо ощутил, как в нем впервые шевельнулось сомнение.

– Неужели можешь? – яростно повторила она.

– Не думаю, что ты способна что-нибудь с этим поделать, – сказал он нетвердым голосом.

Хмыкнув, она встала и ушла с веранды, словно ни секунды больше не могла терпеть соседство с таким идиотизмом.

Забыв про иезуита, он торопливо прошелся по симптомам: приступы жара усилились, перемежаясь с ознобом; ему едва хватало сил выволакивать себя на веранду; пища была ему противна. Нет, Блок не мог дать ей ни малейшего повода для оптимизма. Даже сейчас, сидя здесь, он почувствовал, что его снова начинает знобить, как будто смерть уже играет с ним, тряся его кости. Он стянул плед с ног, покрыл им плечи и поплелся вверх по лестнице в постель.

Ему делалось все хуже. Он так ослаб за последующие дни и так упорно твердил ей про иезуита, что в конце концов, отчаявшись, она решила исполнить его глупую прихоть. Набрала номер и сухим тоном объяснила, что ее сын болен, что он, возможно, слегка не в себе и что он хочет поговорить со священником. Пока она разговаривала, Эсбери, закутавшись в плед, босой, нависал над перилами лестницы и слушал. Когда повесила трубку, он подал сверху голос, желая знать, когда придет священник.

– Завтра в течение дня, – с раздражением ответила мать.

Раз она все-таки позвонила, ее уверенность, рассудил он, начала ослабевать. Приходы и уходы Блока сопровождались довольно долгими перешептываниями с ним внизу. Вечером того дня он услышал, как мать и Мэри Джордж о чем-то тихо разговаривают в гостиной. Ему показалось, что прозвучало его имя; он встал, вышел на цыпочках в коридор и спустился на три ступеньки, чтобы слышать отчетливо.

– Пришлось-таки позвать этого священника, – говорила мать. – Боюсь, что это серьезно. Мне казалось, просто нервное расстройство, но теперь я думаю, тут что-то настоящее. Доктор Блок тоже думает, что настоящее, и, как бы там ни было, ему хуже, он так ослабел.

– Ну что ты как маленькая, мама, – отозвалась Мэри Джордж. – Я тебе говорила и еще раз повторю: у него чисто психосоматическое.

Она во всем считала себя специалисткой.

– Нет, – возразила его мать, – он болен по-настоящему. Доктор так говорит.

Ему послышалось, что голос ее дрогнул.

– Блок – идиот, – сказала Мэри Джордж. – Посмотри фактам в лицо: Эсбери ничего не может написать, и поэтому он заболевает. Вознамерился уйти из писательства в инвалидность. Знаешь, что ему нужно?

– Нет, – ответила мать.

– Два-три сеанса шоковой терапии, – сказала Мэри Джордж. – Выбить раз и навсегда писательство у него из башки.

Мать издала короткий возглас, а он схватился за перила лестницы.

– Попомни мои слова, – продолжила его сестра, – он пятьдесят лет теперь будет украшать собой этот дом без всякой пользы.

Он вернулся в постель. По-своему она была права. Он не сумел послужить своему божеству – богу Творчества, – но, поскольку слугой он был старательным, божество посылает ему Смерть. Он видел это с самого начала, видел с мистической ясностью. Засыпая, он думал о тихом месте на семейном кладбище, куда скоро ляжет, и через некоторое время увидел, как его тело медленно несут туда, а мать и Мэри Джордж равнодушно наблюдают за этим со своих кресел на веранде. Когда катафалк проносили по дамбе, они могли видеть перевернутое отражение процессии в пруду. Последней шла худая темная фигура в воротнике ошейником. У священника было таинственно-мрачное лицо, где тонко смешались аскетизм и порок. Эсбери опустили в неглубокую могилу на склоне холма, и смутно видимые участники процессии, постояв немного в молчании, разошлись по темнеющей траве. Иезуит встал под засохшим деревом покурить и помедитировать. Вышла луна, и Эсбери почувствовал на своем холодном лице нежную теплоту чьего-то присутствия. Он понял, что это Творчество пришло пробудить его, и он сел, открыл глаза. Поодаль в доме матери горели все окна. Черный пруд был усеян маленькими, никелевого цвета звездами. Иезуит исчез. Повсюду вокруг паслись под луной коровы, а одна большая, белая, буйно-пятнистая мягко облизывала его голову, как будто она была вся из соли. Он проснулся рывком, с судорогой, постель была мокрая от ночного пота, он сел и, дрожа в темноте, понял, что до конца остались считаные дни. Он заглянул в кратер смерти, голова закружилась, и он рухнул обратно на подушку.

На другой день мать увидела в его измученном лице что-то почти неземное. Он был похож на умирающего ребенка из тех, кому раньше срока устраивают Рождество. Сидя в постели, он распорядился, чтобы она переставила в комнате стулья, и попросил ее снять со стены картину с Андромедой, прикованной к скале: он знал, что она вызовет у иезуита усмешку. Удобное кресло-качалка по его указанию тоже было вынесено, и в итоге комната, украшенная лишь суровыми пятнами на стенах, стала походить на келью. Он чувствовал, что посетителю это должно понравиться.

Все утро он ждал, досадливо разглядывая потолок, где птица с сосулькой в клюве, казалось, нацелилась и тоже ждала; но священник явился только ближе к вечеру. Как только мать открыла ему дверь, по прихожей покатился его неразборчивый бас. У Эсбери дико забилось сердце. Через пару секунд послышался тяжелый скрип лестницы. И почти сразу же вошла мать с напряженным лицом, а за ней массивный старый мужчина; взяв курс прямиком на его кровать, он пододвинул под себя стоявший рядом стул и уселся.

– Я отец Финн – из Пур-р-ргатория, – произнес он густым голосом с ирландским раскатистым «р». У него было большое красное лицо и жесткая щетка седых волос, на один глаз он был слеп, но зрячий, голубой и ясный, остро сосредоточился на Эсбери. На сутане виднелось масляное пятно. – Захотели со священником поговорить? – спросил он. – Очень разумно. Никто из нас не знает часа, когда благословенный наш Господь призовет нас к себе. – Затем, зыркнув здоровым глазом на мать Эсбери, сказал ей: – Благодарю вас, можно нас теперь оставить.

Миссис Фокс напряглась и не двинулась с места.

– Я бы хотел поговорить с отцом Финном наедине, – сказал Эсбери, вдруг почувствовав, что у него появился союзник, хотя не такого священника он ждал.

Мать, недовольно взглянув на него, вышла. Он знал, что далеко она не пойдет: встанет за дверью.

– Очень приятно, что вы сумели приехать, – сказал Эсбери. – Здесь невероятно тоскливо. Образованному человеку остро не хватает собеседника. Вот вы, святой отец, как относитесь к Джойсу?

Священник приподнялся вместе со стулом и подсел ближе.

– Придется