Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

– Можешь себе представить, Крис, они еще ничего для меня не подготовили! Мне предстоит целый месяц пить молоко, читать «Таймс» и старые протоколы, да еще вести длинные интимные беседы о хоккее со старухой Мейсон.

– Ты бы лучше ограничился беседами с твоей собственной старухой. Как мне здесь все нравится, милый, каким прекрасным кажется после Эберло! Я сегодня уже проделала маленькую экскурсию – в Челси. Видела дом Карлейля и галерею Тейт. У меня составлен целый план того, что нам с тобой надо проделать. Можно поехать пароходиком вверх до Кью. Подумай, мы увидим там знаменитый парк! А в будущем месяце в Альберт-Холле концерт Крейслера! Да, и мы должны посмотреть на памятник, чтобы узнать, почему все над ним смеются. И потом, здесь сейчас гастролирует нью-йоркская труппа… И было бы очень мило, если бы мы с тобой как-нибудь позавтракали вместе в ресторане. – Она протянула ему свою маленькую руку. Эндрю редко видел ее в таком веселом возбуждении. – Милый! Пойдем куда-нибудь обедать. На этой улице есть русский ресторан. Судя по виду – хороший. Потом, если ты не особенно устал, мы можем…

– Послушай! – запротестовал Эндрю, в то время как она тащила его к дверям. – Ведь ты, кажется, считалась единственным благоразумным человеком в нашем семействе! Впрочем, Крис, после тяжких трудов моего первого дня на службе я не прочь весело провести вечер.

На следующее утро он прочитал все бумаги на своем столе, подписал их и в одиннадцать часов уже слонялся без дела по кабинету. Но скоро ему стало слишком тесно в этой клетке, и он устремился за дверь, решив обследовать все здание. Оно показалось ему столь же мало любопытным, как морг без трупов, пока, дойдя до самого верхнего этажа, он не очутился вдруг в длинном помещении, частично превращенном в лабораторию, где сидевший на ящике из-под серы молодой человек в длинном грязном белом халате с безутешно мрачным видом полировал себе ногти и курил сигарету, от которой табачное пятно на его верхней губе становилось все желтее.

– Привет! – сказал Эндрю.

Минутная пауза, затем незнакомый молодой человек ответил безучастно:

– Если вы заблудились, так лифт – направо, третья дверь.

Эндрю прислонился к опытному столу, вынул сигарету и спросил:

– А вы здесь чаем угощаете?

Тут молодой человек в первый раз поднял голову, угольно-черную, тщательно причесанную и странно не гармонировавшую с поднятым воротником засаленного пиджака.

– Только белых мышей, – ответил он, оживляясь. – Листья чая для них весьма полезны.

Эндрю засмеялся, быть может, потому, что шутник был на пять лет моложе его. Он сказал в виде пояснения:

– Моя фамилия Мэнсон.

– Этого я и опасался. Так вы теперь включились в компанию забытых людей. – Он выдержал паузу. – А я доктор Хоуп. По крайней мере, раньше полагал, что я Хоуп. Теперь же я определенно бывший Хоуп.

– А чем вы здесь занимаетесь?

– Одному Богу известно и Билли Пуговичнику, то есть Дьюэру. Часть рабочего дня я сижу и размышляю. Но больше всего просто сижу. Иногда мне присылают куски разложившихся шахтеров и запрашивают о причинах взрыва.

– А вы отвечаете? – вежливо осведомился Эндрю.

– Нет! – резко возразил Хоуп. – Я… на них!

Это крайне неприличное выражение облегчило душу обоим, и они вместе отправились завтракать. Доктор Хоуп пояснил, что завтрак здесь – единственное занятие в течение рабочего дня, которое помогает ему сохранить рассудок. Хоуп изложил Мэнсону и многое другое. Он был сотрудником исследовательского отдела Кембриджского университета и попал сюда через Бирмингем, чем, вероятно, и объясняются, добавил, ухмыляясь, Хоуп, его частые выходки дурного тона. Его «ссудили» комитету благодаря настояниям профессора Дьюэра, чума его возьми! Он здесь выполняет чисто техническую работу, самые шаблонные обязанности, которые с тем же успехом мог бы выполнять любой сотрудник лаборатории. Хоуп говорил, что его просто сводят с ума бездеятельность и косность комитета, который он сжато и выразительно называл «Утеха маньяков». То, что делается в этом комитете, типично для всех исследовательских учреждений в Англии: ведает ими кворум влиятельных болванов, слишком поглощенных собственными теориями и слишком занятых взаимными распрями, чтобы двигать работу в каком-либо определенном направлении. Хоупа дергали то в одну, то в другую сторону, командовали, что делать, вместо того чтобы дать ему делать то, что он считал нужным, и ему не удалось еще хотя бы в течение полугода заниматься одной работой.

В разговоре с Эндрю он бегло охарактеризовал всех членов совета «Утеха маньяков». Председателя, сэра Уильяма Дьюэра, трясущегося от дряхлости, но неукротимого девяностолетнего старца, Хоуп называл Билли Пуговичник, намекая на склонность сэра Уильяма оставлять незастегнутыми некоторые весьма ответственные части туалета. Старый Билли, по словам Хоупа, состоял председателем почти всех научных обществ в Англии. К тому же он вел на радио популярные беседы «Наука для детей», завоевавшие ему громадную известность.

Затем в совете состоял профессор Винни, которому его студенты дали удачное прозвище Лошадь, Чэллис, малый неплохой в тех случаях, когда он не изображает из себя какого-то Рабле-Пастера-Чэллиса, и, наконец, доктор Морис Гэдсби.

– Вы Гэдсби знаете? – спросил Хоуп.

– Да, пришлось раз с ним встретиться. – Эндрю рассказал об экзамене.

– Узнаю нашего Мориса, – с горечью произнес Хоуп. – И такой проклятый втируша! Повсюду пролезет. Умная бестия, между прочим. Но исследовательская работа его не интересует. Он занят только собственной персоной. – Хоуп неожиданно рассмеялся. – Роберт Эбби рассказывает о нем забавную историю. Гэдсби хотелось попасть в члены клуба «Рампстейк». Знаете, это один из тех лондонских клубов, куда главным образом ходят обедать, и очень приличные там обеды, между прочим. Ну, Эбби, старичок услужливый, обещал Гэдсби – бог его знает зачем – похлопотать за него. Неделю спустя они встречаются. «Ну что, я принят?» – спрашивает Гэдсби. «Нет, – отвечает Эбби, – не приняты». – «Боже милостивый, – кричит Гэдсби, – неужели вы хотите сказать, что я забаллотирован?» – «Забаллотированы, – подтверждает Эбби. – Послушайте, Гэдсби, а вы когда-нибудь в своей жизни видели тарелку с икрой?» – Хоуп откинулся на спинку стула и завыл от смеха. Через минуту он добавил: – Эбби тоже состоит у нас в комитете. Он человек почтенный. Но слишком умен, чтобы ходить сюда часто.

Этот завтрак послужил началом, и впоследствии Эндрю и Хоуп много раз завтракали вместе. Хоуп, при всем своем грубоватом студенческом юморе и легкомысленном, озорном характере, был человек с мозгами. В его непочтительной критике было нечто здоровое. Эндрю понимал, что этот человек способен сделать что-нибудь в жизни. В минуты серьезного настроения Хоуп часто высказывал страстное желание вернуться к настоящей работе и интересовавшим его исследованиям процесса выделения желудочных ферментов.

Иногда ходил с ними завтракать