Цитадель - Арчибальд Джозеф Кронин

и сунула ей листовку – знаете, воззвания, которые они распространяют против вас. И что вы думаете… ха-ха-ха!.. как вы думаете, что сделала наша храбрая Мэри? Схватила листок и разорвала на мелкие клочки. Потом – бац! – дала оплеуху этой флажнице, сорвала у нее с головы шляпу и говорит… ха-ха-ха!.. Как вы думаете, что она сказала? «Вы протестуете против жестокости? Так вот я вам покажу, что такое жестокость!»

Такое физическое воздействие применяли и другие, столь же преданные, как Мэри, сторонники Эндрю.

Весь участок Эндрю крепко стоял за него, но зато вокруг Восточной амбулатории сплотился блок тех, кто был против него. В трактирах происходили драки между приверженцами Эндрю и его врагами. Фрэнк Дэвис в четверг вечером пришел в амбулаторию избитый, чтобы сообщить Эндрю, что он расшиб башку двум пациентам Оксборроу за то, что они назвали Эндрю кровожадным мясником.

После этого доктор Оксборроу проходил мимо Эндрю подпрыгивающей походкой, устремив глаза куда-то вдаль. Было известно, что он открыто выступает против нежелательного ему коллеги вместе с преподобным Перри.

Уркхарт, вернувшись как-то из масонского клуба, пересказал Эндрю изречения этого жирного христианина, из которых самым глубокомысленным было следующее: «Как может врач убивать живых Божьих тварей?»

Уркхарт говорил мало. Но раз как-то, покосившись на напряженное, замкнутое лицо Эндрю, объявил:

– Черт побери, в ваши годы и я наслаждался такого рода скандалами! Ну а теперь… видно, стар становлюсь.

Эндрю невольно подумал, что Уркхарт неверно судит о нем. Он был далек от того, чтобы наслаждаться скандалами. Он был озабочен, утомлен, раздражен. Он с тревогой спрашивал себя, неужели ему всю жизнь предстоит биться головой о каменную стену? Но душевная подавленность не мешала ему страстно желать своей реабилитации перед всем взбудораженным городом.

Наконец прошла эта неделя, и в субботу днем собрался комитет, как было сказано в повестке, для «дисциплинарного допроса доктора Мэнсона». В комнате заседаний не было ни одного свободного места, и даже перед домом на площади слонялись группы людей. Эндрю вошел в дом и поднялся по узкой лестнице наверх, чувствуя, что сердце у него сильно бьется. Он говорил себе, что надо быть спокойным и твердым. Но когда он сел на тот самый стул, на котором сидел в качестве кандидата пять лет назад, то точно оцепенел, во рту пересохло, нервы были напряжены.

Заседание началось не молитвой, как можно было бы ожидать от ханжей, которые подняли кампанию против Эндрю, а пламенной речью Эда Ченкина.

– Я сейчас изложу все факты товарищам по комитету, – начал Ченкин, вскочив с места, и в громкой и нескладной речи перечислил все обвинения, выдвинутые против Эндрю.

Он говорил, что доктор Мэнсон не имел права заниматься тем, чем занимался. Он работал для себя в служебное время, за которое комитет платил ему, причем делал это, пользуясь комитетским имуществом. Кроме того, он делал вивисекции или нечто в этом роде. И все это – без обязательного официального разрешения, что является очень серьезным нарушением закона!

Тут поспешно вмешался Оуэн:

– Что касается последнего пункта, я должен предупредить комитет вот о чем: если он донесет, что доктор Мэнсон работал без патента, отвечать за это будет все наше Общество в целом.

– Что вы хотите сказать, не понимаю, – сказал Ченкин.

– Так как он у нас на службе, – пояснил Оуэн, – то мы, по закону, несем ответственность за доктора Мэнсона!

Среди членов комитета пробежал шепот согласия и раздались крики: «Оуэн прав! Нечего навлекать на Общество неприятности! Это должно остаться между нами».

– Ну ладно, наплевать на этот патент! – рявкнул Ченкин, все еще не садясь. – И остальных обвинений достаточно, чтобы его повесить.

– Слушайте, слушайте! – выкрикнул кто-то из задних рядов. – Сколько раз он потихоньку удирал в Кардифф на своем мотоцикле тогда летом, три года назад!

– Он лекарств не дает, – подал голос Лен Ричардс. – Можно прождать битый час перед его кабинетом и уйти с пустой бутылкой.

– К порядку! К порядку! – орал Ченкин. Уняв их, он перешел к заключительной части своей речи: – Все эти обвинения достаточно серьезны. Они показывают, что доктор Мэнсон никогда не служил добросовестно нашему Обществу медицинской помощи. К этому я еще могу добавить, что он дает рабочим неправильные свидетельства о болезни. Но не будем уклоняться от главного вопроса. Перед нами врач, который вооружил против себя весь город такими действиями, за которые его, собственно, можно было бы передать в руки полиции. Человек, который превратил наш комитетский дом в бойню. Клянусь Богом, товарищи, я видел собственными глазами кровь на полу! Этот человек просто какой-то фантазер и экспериментатор. Я вас спрашиваю, товарищи, согласны ли вы терпеть подобные вещи? – «Нет» – отвечу я за вас. «Нет» – скажете вы. Я знаю, что все вы со мной согласитесь, когда я заявлю, что мы требуем увольнения доктора Мэнсона.

Ченкин оглянулся на своих друзей и сел под громкие аплодисменты.

– Может быть, вы дадите высказаться доктору Мэнсону? – негромко сказал Оуэн и повернулся к Эндрю.

Наступила тишина. Минуту-другую Эндрю сидел неподвижно. Положение было даже хуже, чем он ожидал. «Вот и верьте после этого в комитеты», – подумал он с горечью. Неужели это те самые люди, которые одобрительно улыбались ему в тот день, когда его приняли на службу? Эндрю кипел от возмущения. Нет, он не уйдет, вот и все.

Он поднялся с места. Оратор он был плохой и знал это. Но он злился, нервное состояние сменилось все растущим возмущением против невежества, против нестерпимой глупости обвинения, брошенного Ченкиным, против шумного одобрения, которым поддержали его остальные. Он начал:

– Никто не сказал здесь ничего о животных, которых утопил Эд Ченкин. Вот это, если угодно, жестокость, бесполезная жестокость. А то, что делал с ними я, вовсе не жестоко. Для чего вы, шахтеры, берете с собой в шахту белых мышей и канареек? Чтобы на них проверить, имеется ли там рудничный газ. Все вы это знаете. Что же, когда мыши погибают от струи газа, вы это не считаете жестокостью? Нет, не считаете. Вы понимаете, что животные понадобились для того, чтобы спасти жизнь людей, может быть, именно вашу жизнь.

Вот это самое делал и я, делал для вас! Я изучал легочные болезни, которые вы наживаете от угольной пыли в забоях. Все вы знаете, что, поработав в копях, вы начинаете кашлять, у вас болит грудь, а когда вы свалитесь, вам не дают пособия. За последние три года я почти каждую свободную минуту занимался этим вопросом. Я открыл такие вещи, которые послужат для улучшения условий вашего труда, увеличат заработок и