Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

Уильям понял, как сильно все это время сжимал зубы, только когда начала подступать головная боль. Эвелин говорила ему, что отец вернулся к ним ни с чем, с одними долгами, а он, оказывается, уже собрал несколько сотен фунтов только с двоих — а сколько таких еще?

Может быть, этот проект в Америке действительно принесет прибыль. Может быть, отец Эвелин одумался и больше не совершает безумных поступков, из-за которых они лишились дома.

А может, и нет.

Как бы то ни было, Эвелин нужно было все рассказать.

Глава 40

Низкий голос за спиной Эвелин прозвучал так близко, что она вздрогнула, ощутив, как внутри взрывается волна недовольства.

— Натаниэль, у меня нет на это времени, — сказала она, едва замедлив шаг.

— Эвелин, прошу. — Он остановил ее, схватил за запястье. — Просто дай мне перед тобой извиниться. Ты ведь так мне и не ответила.

Леди Вайолет уже дошла до Сесилии, оборачиваясь напоследок и поднимая брови, как бы предупреждая: «Смотри, что я могу».

— Эвелин.

Она снова переключила внимание на Натаниэля. Он был похож на капризного ребенка, у которого отобрали игрушку.

— Мое письмо.

— Честно, Натаниэль, — раздраженно вздохнула она, — зачем ты это делаешь?

Он заморгал:

— Почему я… извиняюсь?

— Нет, — ответила Эвелин, опустив голос, когда мимо проходил лакей с полным подносом шампанского. — Почему ты делаешь вид, что тебе важно, что я о тебе думаю, хотя мы с тобой оба знаем, что единственный человек в этом здании, чье мнение тебе важно, — это женщина в розово-золотом платье?

Натаниэль потупил взгляд:

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты влюблен в нее, — сказала Эвелин. — Я увидела это в первый же день, еще в гостинице клуба, и я все еще это вижу.

— Это леди Вайолет тебя подговорила? — спросил он, нервно сглотнув. — Или это твое очередное прелестное умозаключение вроде того, что ты сделала как-то про нью-йоркских дам?

Вот он, ее шанс отомстить. Нанести удар первой, а не ждать, пока ударят ее. Она могла сказать «да». Могла открыть ему правду, выдать весь план леди Вайолет, а могла запутать клубок этой лжи еще сильнее.

Но тогда я буду не лучше нее.

Эвелин покачала головой:

— Нет, Натаниэль. Леди Вайолет меня не подговаривала. Я вижу это так же ясно, как и каждый человек в этом зале.

— Не каждый, — возразил он. Его взгляд скользнул за ее плечо и задержался там. — Но я давно решил для себя, что не буду любить ту, с которой быть не смогу. И прошу за это прощения, Эвелин. — Его голубые глаза умоляюще посмотрели на нее. — За то, что полез не в свое дело и что испортил нам ужин. Я не хочу, чтобы ты презирала меня за одну-единственную ошибку.

Она посмотрела на него, в его небесно-голубые глаза. Эвелин не привыкла, чтобы такие мужчины, как он, разговаривали так прямо. Впрочем, он же не англичанин. Ожидать от него чопорности и таинственности, возможно, было неправильно с самого начала.

— Я не презираю тебя, — искренне ответила она.

— Так ты меня прощаешь? За то, что полез не в свое дело.

Она отвернулась. Стыд все еще обжигал ее, а в животе отзывалось знакомое неприятное чувство. Пусть разумом она понимала, что должна быть благодарна ему за правду, но то, как именно он ей ее сообщил — на публике, среди моря незнакомых лиц, — вызывало в ней только негодование.

Взгляд Натаниэля смягчился.

— Пожалуйста, Эвелин. Что нужно сделать, чтобы заслужить твое прощение? Ты хочешь, чтобы я умолял тебя? Устроил сцену? А я могу. Я упаду на колени и буду тебя умолять.

— Не нужно меня умолять, — ответила Эвелин, но, к ее ужасу, он уже опускался на колени и протягивал руки, чтобы сжать в них ее ладони. Все глаза в комнате устремились на них, а взгляд леди Вайолет уже прожигал ее насквозь.

— Натаниэль, прошу, — сказала Эвелин, чувствуя, как ее накрывает стыд, граничащий с тошнотой. — Не нужно этого делать. Встань.

— Не встану, пока не простишь, — ответил он.

— Я прощаю тебя, — поспешно сказала она. — Вставай же.

— И пообещай, что разделишь со мной чашечку чая.

Она стиснула зубы. В фойе воцарилась тревожная тишина — слава богу, не полная, но достаточно заметная, чтобы понять: все напряженно прислушиваются. Она чувствовала, как жар стыда переползает с лица на шею.

— Если я соглашусь, ты встанешь?

— Сию же секунду.

— Ладно, — ответила Эвелин. — Я схожу с тобой выпить чаю.

— Отлично, — сказал Натаниэль, изящно поднимаясь с колен.

Шум бесед вокруг вновь оживился, но жар на ее лице только усилился, когда Натаниэль сделал шаг вперед, наклонившись к самому ее уху.

— Я пошлю тебе записку, когда в следующий раз буду в Йорке. И мне хотелось бы получить на нее ответ.

Она заметила, как издалека на нее смотрит леди Вайолет, ощутила тяжесть ее пронизывающего взгляда и осознала, что не имело никакого значения, рассказала она Натаниэлю об их соглашении или нет. Значение имело то, что леди Вайолет так подумала, потому что сейчас она отводила ее мать в сторону. Но тут раздался второй звонок, громче, чем первый, сообщая всем, что пора занимать свои места.

Толпа начала стягиваться в зал, но одна фигура, прямо напротив Эвелин, осталась неподвижной.

Это был Уильям.

Раньше она думала, что так не бывает — чтобы в присутствии кого-то у тебя перехватывало дыхание, — но сейчас, глядя на него и чувствуя, как в груди трепещет сердце, она поняла, что никогда не видела никого прекраснее.

Он стоял между Джеком и Наоми, в накрахмаленной рубашке ослепительной белизны, резко контрастировавшей с его черными, тщательно уложенными волосами. Лишь один непослушный локон выбивался, касаясь брови.

Но тут их взгляды встретились — и жар в ее животе обратился в лед.

Неужели он видел весь этот спектакль между ней и Натаниэлем? Нужно было поговорить с ним, объяснить все, но, когда она сделала шаг вперед, он отступил назад, кладя руку Джеку на плечо и уводя их с Наоми в поток людей.

— Уильям! — Она выкрикнула его имя достаточно громко, чтобы он услышал, и Наоми действительно заметила ее и помахала рукой.

Однако Уильям не остановился. Он только покачал головой и подтолкнул их вперед, ответив на ее зов молчанием.

Да, он все видел.

Уильям не мог их не заметить.

Этот мужчина встал перед ней на колени, сжал ее руки, и этот момент между ними выглядел так лично, так сокровенно,