Прощай, Анна К. - Лера Манович

Рэдик однажды стянул весь кусок со стола и изжевал наполовину. Тогда я впервые ударила его. Вторую, обслюнявленную половину я помыла под краном и положила в холодильник.

Второгодник Голосов спрятался на большой перемене под лестницей и, когда я проходила мимо, высунулся и прошипел мне в самое ухо:

– Жидо-о-овочка.

Я сделала вид, что не расслышала, и пошла дальше. Но лицо горело так, как если бы меня неожиданно поцеловали.

Рэдик ел и ел, но оставался вечно голодным и худым как скелет. Гулять с ним было стыдно. Собачники говорили: вы что, собаку не кормите?

Мы кормили его как могли. Мясо мы и сами ели редко.

Отец тащил домой все, что попадалось. Однажды зимой он привез из командировки петуха, сбитого машиной. Петуха он нашел на обочине в каком-то райцентре, куда ездил подписывать бумаги.

Он ощипал его, как может ощипать петуха городской житель. Потом петух долго варился, распространяя по дому горький куриный запах.

* * *

Приближался выпускной. Клубы пыли катались по квартире. Рэдик вечно сидел у стола, развесив длинные слюни.

За ужином мама заводила разговоры о том, что дочь, то есть я, выпускница и почти невеста. И что надо бы меня обуть-одеть. Отец от этих разговоров нервничал и однообразно отшучивался, что молодость – лучшее украшение.

Платье к школьному выпускному взялась шить моя двоюродная тетка, мамина сестра Татьяна. Она перебивалась одна с двумя мальчишками и подрабатывала швеей. Ткань дала бабушка из своих запасов. Серебристая парча. Когда-то такая ткань была шикарным приданым, но уже вышла из моды. Таня долго думала, чем это платье можно «оживить». В итоге решили край обшить красной тесьмой. Получилось серо-голубое, с красной оторочкой идиотское платье Белоснежки.

Из детского сада, где она работала нянькой, Татьяна приносила пакет серых холодных котлет. Разогретые котлеты тоскливо пахли жиром и яслями.

Потом Таня переодевалась в длинную клетчатую рубаху и снимала мерки. Она аккуратно прикладывала сантиметровую ленту к спине и груди, что-то записывала, и от этого мурашки бежали у меня вдоль позвоночника. Мне не нравилась серая парча и красный кант. Но мне нравилась сама тетя Таня. Высокая, худая и резкая, как мальчишка. Было странно, что у нее нет мужа и есть дети.

В последний день мы засиделись у тети Тани до позднего вечера. Платье топорщилось на талии, и Татьяна что-то там добавляла или ушивала под поясом. Потом в коридоре мама долго совала ей духи в маленькой коробке, а она отказывалась. Но все-таки взяла.

Выйдя на улицу, мы увидели огоньки последнего уходящего троллейбуса.

– Беги! – сказала мама.

Мы побежали.

Мама упала и разбила оба колена. Она сидела в троллейбусе и плакала. Через ее колготки проступила кровь. На коленях у нее лежало мое идиотское платье к выпускному вечеру, сшитое теткой.

Выпускной был ужасен. На танец меня пригласил не тот мальчик. Потом я выпила шампанского, и мы зачем-то стояли в коридоре у окна и целовались. Он сказал: «У тебя очень красивое платье».

Незаметно наступило лето.

Мне перепала счастливая возможность пожить в проректорском домике на студенческой турбазе. Рэдик поехал со мной.

На завтрак, обед и ужин я ходила с пятилитровым бидоном. Я собирала по столам все объедки, которые оставались от студентов. Приносила полный бидон и вываливала в миску Рэдика. Он съедал все.

Через пару недель он стал спокойнее и подернулся жирком. Он стал похож на дога. И самую капельку начал походить на Ретта Батлера.

Студенты, курсирующие мимо моего домика, спрашивали:

– Это голубой дог?

– Да! – отвечала я.

Закурив, студенты шли дальше. Однажды я услышала, как один сказал другому:

– А девчонка ничего. Сколько ей лет? У нее что, отец проректор?

Целую неделю я была шикарной девчонкой – дочкой проректора и хозяйкой настоящего голубого дога.

Именно тогда, когда Рэд наконец наедался досыта, он укусил человека.

И не просто человека, а ответственного работника деканата. Укушенная тетка оказалась главным секретарем ученого совета.

Трехразовые бидоны с объедками закончились, и мы вернулись в город. Вскоре закончилось и лето.

Рэдик снова стал худым и дерганым, тусклая шерсть летела с него и собиралась по углам. В коридоре стоял унылый запах псины и бедности.

Однажды к родителям без предупреждения заехали старые друзья, и моя сильная и уверенная в себе мама закрылась в ванной комнате. Ей было стыдно, что мы живем в такой грязи.

Тоска и разруха опускались на семью, и мне казалось, что дело в этой собаке.

До ближайшей ветеринарной клиники было семь остановок. Нас с огромным тощим слюнявым псом выгнали из троллейбуса почти сразу. И пять остановок мы с ним шли пешком.

– Вот ведь доходяга, – сказал ветеринар и похлопал его по тощему крестцу. – Нормальные заводчики таких усыпляют.

– Он был очень красивый, – сказала я.

– Теперь и не скажешь. – Ветеринар вопросительно посмотрел на меня.

– Можно сделать какую-нибудь операцию, чтобы он нормально дышал?

Ветеринар взглянул на мои облезлые ботинки:

– Его можно только усыпить.

– И сколько это будет стоить? – Я почувствовала, как холодок побежал по спине.

– Для этого он должен прийти с совершеннолетним хозяином. С папой или мамой. – В глазах ветеринара тоже разлилось что-то холодное.

Был конец дня, час пик, и я не стала пытаться залезть с собакой в троллейбус.

Мы пошли назад. Рэдик проголодался и совал голову в каждую урну, обнюхивал каждую валяющуюся у тротуара обертку. Мне надоело тащить его, и я отстегнула поводок. Рэдик тут же затрусил вперед. Рядом неслись по проезжей части машины. Я с замиранием смотрела, как он подходит к дороге совсем близко. Смотрела и молчала. Рэдик отбежал далеко вперед и тыкался носом в руки прохожим. Прохожие шарахались и кричали: «Чья собака?»

Я шла, спрятав поводок за спину.

Рэдик бежал впереди, но не убегал совсем. Когда я сильно отставала, он останавливался и ждал. Наконец на его пути попалась мусорка, и он застыл у бака, принюхиваясь. Совсем рядом со мной остановился троллейбус. Я запрыгнула в него. Двери закрылись. Рэдик жевал что-то у мусорки, низко наклонив голову.

В прихожей по-прежнему пахло псиной и прямо возле двери красовалось большое сальное пятно на обоях.

Я повесила поводок на крючок. Пошла на кухню, поставила на огонь чайник. Рядом на плите стояла кастрюля с недоеденной Рэдиковой кашей.

Не знаю, сколько времени прошло. В квартире запахло гарью. Чайник сгорел. Я сняла его с плиты и заново наполнила водой.

Вскоре в замке повернулся ключ. Пришла мама.

– Почему у тебя собака на улице болтается? – спросила