Остров Свободы - Борис Геннадьевич Цеханович

нашего старшины Петро Николаевича Шевчука. Бывшего капитана милиции, за что-то вылетевшего оттуда. Решительный, волевой, иной раз жёсткий, но в тоже время лёгкий в общение, весельчак и чего греха таить одновременно нагловатый и бесцеремонный Шевчук мигом раскусил безобидного и слабовольного товарища и сделал его объектом бесчисленных шуток и розыгрышей, иной раз перехлёстывающих через грани дозволенного.

…. – Владимир Степаныч, ты конечно меня извини, – начинал проникновенно и задушевно Петро Николаевич после очередного бокала пива, – но вот никак не могу понять – Кто у тебя отец? Вроде бы тогда там у вас партизан не было. Румыны да немцы. Он что полицаем был?

Это была первая серия подколок. Владимир Степанович родился в 1943 году в Молдавии и старшина Титкин начинал по первому времени объяснять, типа: папе тогда было семнадцать лет, взрослые мужики кто в армии, кто ещё где. Вот и сошлись моя мама 25 лет от роду и мой папа и появился я….

– Нет…, ну как же? – Продолжал гнуть своё Шевчук, – молодёжь тогда отовсюду гребли на работы в Германию, а твой папа никуда не попал. Ни в партизаны, ни в Германию…. Что-то тут не клеиться. Значит, он всё равно каким-то боком к той власти относился….

Отчаявшись привести убедительные доводы, мягкотелый Титкин, постепенно зверел и когда он был готов убить своего собутыльника, Петро Николаевич примирительно гудел.

– Ну что ты в бутылку лезешь? Спросить что ли нельзя? Ну, родился ты в оккупации…, ну …, что тут поделаешь, а раз ты тут – значит проверенный КГБ со всех сторон…, – и утыкался, хитро ухмыляясь в полупустой бокал.

Последний розыгрыш вообще. Ржала вся бригада. Но к нему Шевчук готовился целую неделю и, улучив момент, когда командир батареи капитан Асташков отпросился у Подрушняка и не присутствовал на совещании, привёл свой коварный план в действие.

В половине шестого утра в дверь квартиры старшины третьей батареи громко застучали и заспанный, в длинных семейных трусах, Владимир Степанович испуганно распахнул дверь и замер, широко и изумлённо распахнув глаза, мгновенно выпав из заспанного состояния. На лестничной площадке стоял странно и вызывающе одетый Петро Николаевич, который как только отворилась дверь, деловито оттолкнул хозяина с дороги и влетел в квартиру.

– Владимир Степаныч, блин…. У меня утюг сгорел. Дай свой скорее… Вот тут, видишь – гладануть надо…, И здесь складка… Да и тут не мешает пройтись…., – Шевчук активно крутился около здоровенного зеркало, озабоченно оглядывая себя, потом повернулся к остолбенелому другу и с экспрессией спросил, – Ну как? Нормально на мне форма смотрится?

Чем вверг Титкина в ещё больший столбняк. И было отчего. Большое, волосатое и потное тело старшины-2 было втиснуто в нелепые, короткие шорты зелено-бурого цвета. Такого же грязного цвета рубашка, с одним единственным ярким и опереточным эполетом на левом плече, туго облегала жирные телеса, нагло выпячивая такой же живот между редкими пуговицами. От дебильного вида эполета тянулся такой же дебильности аксельбант. На голове сидел нелепый головной убор, который на солдатском жаргоне ярко и сочно назывался «напизд….ом». А толстый и наглый живот перепоясывала портупея с китайской мачеткой в потёртых кожаных ножнах. Весь этот дурацкий наряд завершали обыкновенные кроссовки, покрашенные в зелёный цвет, но с чёрными шнурками и ослепительной белизны носки.

– АААаааааа….., – только и сумел выдавить из себя Владимир Степанович и вопросительно ткнул пальцем в Петро Николаевича.

– А…, блин… Что? Херово? Где? Где херово…? – Заволновался Шевчук и снова активно закрутился по новой у зеркала, – блядь… Ну, понимаешь… Не оказалось на складе моего размера. Говорят – Бери пока это… На строевой смотр. Потом, мол, выдадим. Я и сам себя огородным чучелом чувствую, но не хочется в 24 часа с Кубы вылететь.

Шевчук перестал крутится около зеркала и уставился на Титкина: – А ты то сам чего в трусах? Готовый что ли? Так оденься, я хоть посмотрю, как на тебе эта форма смотреться будет.

– Какая форма? Какой строевой смотр? – Наконец-то прорезался хриплый голос у старшины третьей.

– Как какая? Ты что ею не получил? Ты что не знаешь про строевой смотр? – Удивлённо протянул Шевчук и сочувственно закончил, – Ну ты и влетел, Владимир Степаныч. Ёлки-палки. Сочувствую….

Добитый последними словами сослуживца, Владимир Степанович встревожено засучил голыми ногами на месте, как будто собирался куда-то немедленно бежать, но остановился и отчаянно возопил, разбудив своим воплем половину дома: – Петро Николаевич, что я пропустил? Что случилось?

– Как что? Вчера, во время совещания Подрушняк довёл до всех командиров подразделений – Всем прапорщикам получить новую форму, которая вместе с министром обороны вчера прилетела на самолёте и министр сам лично будет проводить смотр прапорщиков в девять часов утра. В связи с этим Главный военный советник проводит в семь утра свой строевой смотр. И у кого будет замечание тот сразу же в 24 часа, вместе с министром обороны завтра и улетит в Союз. Вот такой расклад, – закончил коротенький, но очень обстоятельный доклад Шевчук, а потом продолжил – а я то смотрю – тебя нету. Ну, думаю…, уже получил. А так бы я на тебя получил. Размер твой знаю.

Петро Николаевич смущённо замялся: – Владимир Степаныч, ну… тебе уже всё равно… Влетел ты… Утюг то дашь?

Это была последняя капля в взбудораженный и кипящий мозг от возможного крупного залёта с нехорошими последствиями и Владимир Степанович, как был в цветастых трусах и босиком, так и ринулся к командиру батареи, проживающему в этом же подъезде, но только на последнем этаже, лелея надежду, что комбат всё знает и получил на него форму. Но когда бесцеремонно разбуженный комбат выразил справедливое недоумение по поводу всего того нелепого лепета, что нёс старшина, да ещё сказал, что его вообще не было на совещание…. Прапорщик Титкин понял: через 24 часа он будет лететь на ИЛ-76 в Союз и мечта остаться на пенсии и работать в посольстве так и останется несбыточной хрустальной мечтой и карточным домиком, рухнувшим под безжалостной пятой обыденной военной жизни.

– Товарищ капитан, как же так…..? – Жалобно и тоскливо протянул прапорщик, – все получили…, все знали – а я нет. Вон и Шевчук у меня в квартире складку на рубашке нового образца разглаживает….

– ААААааа…, – облегчённо протянул комбат, было испугавшись действительно чего то пропустив, – так тебя Шевчук опять разыграл. Ну, когда ты, Владимир Степанович, перестанешь верить этому пройдохе?

– Товарищ капитан, – неожиданным фальцетом закричал Титкин, – что вы на Шевчука всё сваливаете!? Просрали всё, меня подставили… Идите и сами на него посмотрите….

Долго хохотал Асташков, разглядывая Петро Николаевича