Вальс душ - Бернард Вербер

Зал чрезвычайно отзывчив.

– Вио-лэн! Вио-лэн! – скандируют студенты.

Поразительно… Она кричит «долой старичье!», хотя ей самой уже за 60. Она знает, что обращается к тем, для кого история началась в 2000 году. Раньше этого была вселенная их родителей, этого самого «старичья».

Депутат с улыбкой на лице старается жестами успокоить страсти и продолжает гораздо спокойнее:

– С этого момента я объявляю университет Сорбонны оккупированным. Здесь больше ничего не будет происходить без нашего решения. Для начала я предлагаю прекратить преподавать здесь… ложь!

Это предложение встречено на ура.

– Хочу, чтобы это место стало наконец не только Сорбонной мая 68-го, но и Вудстоком июня 69-го! Встречайте двоих моих боевых соратников…

К ней присоединяются Николя и Гиена, последний – с гитарой.

Аудитория вопит от радости, студенты отбивают себе ладони.

За спиной у рэпера и у Николя быстро ставят ударную установку и микрофоны. Публика полна энтузиазма.

Проверив усилители, музыканты начинают петь по очереди, каждый по строфе. Это настоящий поединок рэпа и рока, приводящий в восторг зал.

Знаю я, что это! Walk this Way рок-группы «Аэросмит» и группы рэпа Run-DMC.

Студенты охотно подпевают и хлопают.

Для припева рэпер усиливает звук, стены старого здания дрожат от басов. Гиена хватает микрофон и орет:

– Мы все переломаем!

Николя, застигнутый врасплох, вынужден крикнуть свое:

– Устроим революцию!

– Разожжем пламя! – не унимается Гиена.

– Изменим старый мир! – гнет свое Николя.

– Смерть сторонникам светского образования!

– Стариков в богадельню!

– Смерть легавым! – нагнетает рэпер.

Студенты подхватывают лозунг за лозунгом, поднимая кулаки вверх. Экстремистские лозунги Гиены для них явно предпочтительнее.

Толпа все сильнее распаляется. Эжени все больше беспокоится. День начался для нее со зрелища сожженных футбольными фанатами машин и продолжается оккупацией университета, символом студенческого бунта, отдающим, на ее вкус, фальшью. С ее точки зрения, перерыв в обучении, даже временный, не улучшит жизни молодежи, наоборот.

Рыжеволосая девушка не сводит глаз с Виолэн Гароди, которая прекрасно себя чувствует в роли сталинской пассионарии в пиджаке и в драгоценностях.

И снова Эжени поражена значимостью звучания слов.

Имя депутата состоит из двух неприятных мне частей: viol и haine[15].

С Эжени достаточно. Она решает вернуться домой.

– Ты куда? – окликает ее Луи. – Сегодня великий день, ты нам нужна!

Эжени подыскивает ответ, но не находит.

– Делайте революцию без меня, – бросает она.

65.

Эжени возвращается домой, бросает свои вещи в угол и с тяжелым вздохом падает на диван.

Нострадамус прыгает к ней на колени и ластится. Она включает на смартфоне композицию «Дети Солнца» группы Dead Can Dance.

Дети солнца… Как много у них впереди дел! Пока что главные танцоры – дети луны.

Она достает из пачки и зажигает сигарету.

Со вчера я знаю, что моя тяга к никотину обусловлена неандертальскими 3,7 процента моей ДНК.

Она долго выпускает дым.

– А что думаешь о революции ты, Нострадамус?

– Мяу, – мудро отвечает черный кот, щуря желтые глаза.

– Интересная точка зрения, правда, немного индивидуалистская… по-моему.

Гладя своего кота, она размышляет вслух:

– Мне не нравится то, что я там увидела.

– Мяу.

– Знаю-знаю, сегодня день, о котором предупреждала мама. Неужели все пойдет вразнос? Неужели из искры, студенческой революции, разгорится пламя Апокалипсиса? Громыхнет пороховой склад? Сейчас не то чтобы конец света, просто оккупация факультета, такое происходит каждые три года, ну, еще психанувшие кретины развлекаются поджогом машин…

– Мяу, – возмущается кот.

– Да, ты, наверное, прав. Даже если считать, что мама действительно видела будущее, то она все равно преувеличила опасность. Она всегда была малость склонна к паранойе.

– Мяу.

– Паниковать, конечно, бессмысленно, тут я совершенно с тобой согласна. И вообще, я не вижу, каким образом простая студентка могла бы на что-то повлиять… Я не смогла помешать Правому Указательному уничтожить свитки из дубленой кроличьей кожи, моему сыну Нисану – превратить мои глиняные таблички в кучу простой глины, людям великого жреца Майа – поджечь храм знаний…

Она встает, чтобы продолжить курить у окна. Снаружи по-прежнему печет солнце. Она продолжает свой диалог с Нострадамусом.

– Наверное, это мама и хотела мне внушить, подталкивая к занятию регрессией: жизнь за жизнью я запускаю проекты, но не могу их отстоять перед лицом усиливающейся враждебности. Выходит, я оказалась не на высоте доверенной мне мамой миссии. Я не понимала, почему терпела неудачи в прошлых жизнях, которые посещала, и не знаю, как не давать этому повторяться…

Эжени открывает окно и пускает кольца дыма в небо.

– Я недостаточно эффективно использовала время, которым располагала. Не знаю, что произойдет, но понимаю, что мне не хватит эффективности.

– Мяу.

Теперь кот трется о ее лодыжки.

– Ты у меня умница, я люблю тебя слушать: ты совершенно прав, день еще не кончился. Может быть, еще не поздно… У меня есть для тебя новость, и не какая-нибудь, а моя жизнь-«джокер», та, в которой у меня наибольший потенциал. Наверное, она самая интересная.

Эжени закрывает окно, задергивает занавески, выключает музыку, зажигает свечи и усаживается по-турецки на диван.

Она смотрит на часы. Стрелки показывают десять утра. Ей хватит времени для полноценного эксперимента.

Та жизнь должна подсказать решение. Это мой последний шанс, но он существует. В моей жизни V.E.R.B. я должна наконец найти ключ к прошлому, который позволяет отпереть замок будущего.

Она закрывает глаза, трижды глубоко вздыхает, спускается по десяти ступенькам вниз, оказывается перед дверью своего подсознания, которую легко открывает, и идет мимо пронумерованных дверей своих прошлых жизней.

Она знает, что в этот раз не должна формулировать пожелание, потому что хочет посетить жизнь, следующую за жизнью Анх-Ти. Вот она, дверь номер 7.

Она берется за дверную ручку, нажимает на нее, переступает порог и сразу оказывается в другом теле, гораздо меньшем. Она – зародыш, кувыркающийся в амниотической жидкости. Опыт, становящийся для нее привычным.

Несмотря на темноту, Эжени силится определить свой пол и обнаруживает отросток.

Я мальчик. Здорово, наконец-то узнаю, каково это – быть мужчиной!.. Это логично: в прошлом, когда я была женщиной, мне было трудно добиться внимания и доверия к моим амбициозным проектам.

Для смелости она мысленно повторяет свою кодовую фразу: ТОТ ЖЕ ИГРОК, НОВАЯ ПОПЫТКА.

66.

Рождение – всегда ответственный момент.

Сдавливание, а потом стремительный выход в холодный, чересчур освещенный и чересчур шумный мир – это всегда болезненно. Тем не менее Эжени Толедано говорит себе, что впереди у нее еще много регрессий, в конце концов она привыкнет.

Дальше – привычная череда этапов: переворачивание вниз головой, шлепанье по спине, ожидание плача, всеобщее облегчение от ее крика.