Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

Маша шагнула вперёд и прикоснулась к чьему-то плечу.

Михайлов резко обернулся, и его желтоватые глаза встретились с Машиными.

– Шухер! – заорал он. – Иртышова!

Ребята расступились, Алёша поднялся со скамейки и нацепил очки.

– Ой, Мария Александровна! – затараторила Прудникова. – А мы на экскурсию собрались…

– В музей… – послышалось со всех сторон.

– Хватит врать! – Машин голос звучал хрипло. – Мы сняли видео, и смотреть его мы будем вместе с директором.

Она оглядела присутствующих.

– Где Красневский?

Ей показалось, что Данилино лицо с тёмными дугами красивых бровей только что мелькнуло среди остальных.

– Мой телефон! Отдай!.. Пожалуйста!

Красневский держал Катю за плечи. Каблуком он впечатывал в заледеневший асфальт что-то маленькое, розовое. Это была Катина телефонная трубка. Пластик хрустнул под рифлёной подошвой зимних ботинок.

– А вот не будешь стучать! – Красневский проговорил это на ухо девушке, но Маша отчётливо слышала каждое слово. – Сучка.

Маша вытащила свой телефон и попыталась нажать на кнопку «фото».

– Фотографии тоже пойдут в дело, – сказала Маша. – Данила, отпусти её сейчас же! Ты поедешь со мной. К родителям.

– Никуда я не поеду, – выдохнул Красневский и случайно ослабил хватку. – Мои родители за городом, ясно?

Почувствовав момент, Катя вырвалась, толкнула Данилу и бросилась к погибшему телефону.

– Каждого из вас ждёт беседа с директором, – повторила Маша.

Вперёд выступил Козырев.

– А вы, Марь-Санна, пришли защищать сексуальные меньшинства?

– Я пришла сказать, что вы были моим любимым классом, но с сегодняшнего дня я не хочу преподавать литературу подлецам.

– Не сильно-то испугали! – Красневский отряхивал брюки. – А Девятов голубой, его тоже скоро от нас переведут. Или отправят обратно на домашнее.

Маша с горечью подумала, что, скорее всего, этим дело и кончится. Выпускники отлично понимали, что ни Анне Сергеевне, ни директрисе не нужны лишние сложности.

А вот Машу они сбросили со счетов слишком рано. Она могла ещё побороться. Но, прежде чем Маша успела хоть что-то сказать, Катя Бояринова подбежала к своему бывшему бойфренду и с размаху ударила его ладонью по лицу. Тот не успел отпрянуть и пошатнулся от удара. Короткий хлопок звенел в воздухе, и все, кто был рядом, вдруг притихли, как будто это была не пощёчина, а выстрел.

– Вы мерзавцы, мерзавцы!

По Катиному лицу текли слёзы и чёрная тушь. Сквозь рыдания девушка выкрикивала корявые, рваные куски фраз – и слова, вылетавшие каждое по отдельности, соединялись, как молекулы, – в отчётливые предложения.

– Вы… чего к нему привязались? Вы… сначала с собой разберитесь! Кто из вас гей, а кто с первым встречным в постель ляжет! Слышите? Разберитесь сначала с собой!

Катя кричала так отчаянно, что у Маши, которая стояла совсем близко, чуть не заложило уши. Ребят охватило замешательство.

– Но вы не хотите! Ни в чём разбираться! Вам легче состряпать фальшивку! Данила вам состряпал, а вы и съели! Я свидетель, я кому угодно показания дам! Хоть в милицию ведите! Я напишу всё, как оно было, – и подпись поставлю!

– Так что, Девятов, получается, не голубой? Бояринова, вы с ним что, встречаетесь? Ты теперь его девушка? – наседал Козырев. – Говори прямо: он гей или не гей?

Катя вытянула вперёд ладони и слабо толкнула Козырева в грудь. Козырев от неожиданности потерял равновесие, качнулся и устоял на ногах только потому, что за его спиной стоял Михайлов.

– А мне плевать! – осипшим от крика голосом сказала Катя. – Даже если гей, я всё равно с ним дружила бы, понятно? А с тобой – никогда! И с тобой – никогда!

Слёзы блестели на Катиных щеках. Какое-то мгновение Маша не видела ничего, кроме этих неровных потёков, похожих на тонкие кривые деревца.

Люди, проходящие мимо, оборачивались на шум. Кто-то усмехался, довольный тем, что стал свидетелем скандала. Кто-то качал головой и шёл дальше.

Незнакомый пожилой мужчина с портфелем в руке, одетый в пальто, меховую шапку с козырьком и клетчатый шарф, шагнул к Маше и ухватил её за рукав.

– Я вызову милицию! – закричал он фальцетом. – Успокойте своих детей! Вы ведь учитель? Что тут творится, я вас спрашиваю?

Изо рта у прохожего неприятно пахло, и Маша поморщилась.

– Простите нас, мы сейчас уйдём! – Она попыталась высвободиться из рук незнакомца. – Мы сейчас уйдём, уйдём…

– Чёрт знает что! – Человек зашагал было прочь, но тут же остановился, развернулся и выкрикнул: – Таких учителей нужно лишать диплома!

Но Маша уже не смотрела в его сторону.

Ребята обступили Катю. Алёша неумело приобнял её за плечи, а Прудникова суетливо забегала то справа, то слева.

– Катечка, ну что ты, Катечка…

Толпа одиннадцатиклассников резко поредела. Большая часть ребят разбежалась во время Машиной беседы с прохожим. Красневский тоже пропал.

– Марья Александровна… – повторял Алёша. – Катя… Вот зачем?.. Я бы сам с ними разобрался, честно!

– Девятов, – Маша подошла к нему и энергично стряхнула снег с его спины, – тем, кто приходит на помощь, обычно говорят «спасибо».

– Спасибо, Марья Александровна. – Алёша поднял на неё глаза, и это был его прежний взгляд.

– Боже мой, да не мне спасибо-то! – воскликнула Маша и обернулась к Бояриновой: – У тебя нашёлся свидетель и товарищ.

– Катя, ну ты ураган, – сказал Алёша.

– Телефон-то как жалко… – вздохнула Прудникова. – Может, в ремонт его?

– Попробуем Павлику показать. – Алёша повертел в руках разбитую трубку.

Изо всей толпы осталось только трое: Девятов, Бояринова и практичная Прудникова.

Маша вовсе не переживала из-за того, что Красневского и его компанию не удалось отвести на ковёр к директору. Маше было важно, что помощь к Алёше подоспела вовремя и что справедливость в кои-то веки восторжествовала.

Её переполняло если не ликование, то как минимум чувство особой ясности и полноты момента. Учительница смотрела на взрослых уже детей, идущих по заснеженной аллее, и почти физически ощущала, как невидимая конструкция, спрятанная внутри её собственного существа – механизм, ещё недавно сидевший в ней, как безжизненный балласт, – теперь начинает самостоятельно выправляться. Вставали на место тяжёлые блоки и модули, поворачивались шарниры, пространство светлело, дышалось легко. Она вдруг даже ощутила собственное сердце – какое оно сильное, как мощно работает, как слаженно и свободно гонит кровь по телу. Вот теперь-то, без малейших сомнений, всё будет хорошо, повторяла Маша про себя.

На Катином лице ещё остались тёмные пятна размазанной туши. Как ни старалась Прудникова вытереть их своим носовым платком, Катя морщилась и отворачивалась. Пройдя несколько шагов вместе со всеми, Бояринова резко остановилась.

– Я же всё знала и молчала, – сказала она одному только Алёше. – И про то, что Красневский подделал скрины. И про засаду.

Прудникова