Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

– Жарко у тебя. – Марк расстегнул на ребёнке пуховик.

– Ужасно замёрзла, – призналась Маша.

Всю дорогу ребёнок что-то лопотал на своём языке, и поэтому рассказать Марку о сегодняшних событиях удалось только после того, как Хомяк задремал. Марк аккуратно уложил его на заднем сиденье, пристегнул ремнями безопасности, а сам перебрался вперёд, поближе к подруге. «Тойота» уже стояла в Колпачном переулке, Маша идеально притёрла её к бордюру.

– Очень показательный случай, – сказала Маша в завершение своего рассказа. – Общество может осудить человека совершенно ни за что.

Марк потёр переносицу.

– А ты уверена, что этот твой Алёша ни в чём не виноват?

– Что ты такое говоришь? – Маша замерла в изумлении.

– Дети редко ошибаются, – сказал Марк. – Их не проведёшь. Наверное, твой любимчик серьёзно в чём-то прокололся.

– Боже мой, да в чём же?

Маша повернулась, чтобы лучше видеть Марка. Свет от фонаря освещал половину его лица.

– Не знаю. – Марк нахмурил брови и задумался. – Он показался мне очень странным. Похож на маленького старичка. Никогда бы подумал, что чуваку ещё и двадцати лет не исполнилось.

Марк взял Машину руку, и вдруг его брови удивлённо поползли вверх.

– Горячая. – Он поднёс её кисть к губам. – Мышь, да у тебя жар!

Потом прикоснулся к Машиному лбу и резко отстранился.

– С ума сошла! – Голос Марка звучал тревожно и раздражённо. – Тебя же лихорадит. Ты температуру измеряла вообще?

– Когда бы я успела? – оправдывалась Маша. – Я же только что из ГАИ.

Она называла службу автоинспекции по старинке, так, как привыкла.

– Всё равно. – Марк засуетился и начал торопливо выбираться из салона. – Ты где-то подхватила инфекцию! Ещё мне ребёнка заразишь, а мы его только вылечили.

Прежде чем выйти, Марк замешкался, протянул руку и осторожно погладил Машу по голове.

– Спасибо, что подвезла. – В салоне повисла пауза. – В гости не приглашаю. Езжай домой, пей аспирин. И прекрати уже думать о своих оболтусах.

Марк бережно поднял с заднего сиденья спящего малыша. Придерживая одной рукой голову ребёнка, другой он поудобнее ухватил его под колени.

– Дверь закрой сама, – попросил Марк. – Видишь, руки заняты.

Маша выскочила наружу, чтобы захлопнуть дверцу автомобиля, и первый же порыв ветра пробрал её до костей. Спина была совершенно мокрая.

А ведь он, пожалуй, прав, подумала Маша. Похоже, я подхватила простуду.

– С праздником тебя, с наступающим! – запоздало выкрикнул Марк.

Тем временем жар охватил всю столицу. Ярко-оранжевая подсветка улиц слепила глаза. Пешеходы бежали по переходам, их лица казались Маше усталыми. Белые, красные, жёлтые и фиолетовые цветы в руках у прохожих сливались в большое цветочное море. Волны раскачивались то справа, то слева от окон Машиной «тойоты». Красные диски светофоров и овалы габаритных огней пульсировали, как сосуды на срезе. Кто-то сигналил Маше в спину, чьи-то фары светили в глаза дальним светом, тормозные колодки свистели. Маша приближалась к Королёву.

Она приехала домой около одиннадцати вечера. Дверь открыл Петька. Кивком он указал на банкетку в прихожей.

– Вот, курьер принёс. Но я никому не открывал. Честно. Оставили на лестничной клетке.

На банкетке стояла огромная корзина белых роз и хризантем. Цветы распространяли холодное сияние; казалось, оно белыми лучами растекается по стенам, полу и потолку.

– Убери этот кошмар, – попросила Маша. – Мне бы разуться.

– Тут письмо внутри. – Петька убрал корзину.

Толкнул банкетку ногой, она отъехала к двери, где стояла Маша.

– Помочь снять сапоги?

– Не надо, – сказала Маша и села.

Медленно расстегнула сначала одну застёжку, потом другую. Чтобы разогнуть спину и встать, нужно было собраться с силами.

Петька протянул ей открытку.

«С праздником 8 Марта! Надеюсь, мы скоро увидимся? Владислав».

– Вы скоро увидитесь? – переспросил Петька.

Маша отодвинула обувь, поднялась. Стянула пальто. Повесила его на плечики. Прошла в кухню и бросила открытку от инспектора Рыбкина в мусорное ведро.

– Никогда, – проговорила она сквозь зубы и неровной походкой направилась в ванную. – Пусть только появится! Пусть попробует – и увидит, что я ему устрою.

Включила горячую воду, сунула в неё дрожащие руки. Упёрлась лбом в зеркало, висящее над раковиной. Закрыла глаза.

– Ненавижу гаишников. Ненавижу.

Глава 17

Высокая температура держалась всё воскресенье. Во вторник, когда врач уже выписал Маше больничный, позвонила Карина Васильевна и сообщила последние известия: респираторная инфекция выкосила большую часть педагогического коллектива. После праздников на работу не вышла даже сама Горячева. Физик Анатолий Игоревич взял бюллетень по уходу за ребёнком, завуч Баба-яга ушла с третьего урока – у пожилой женщины внезапно поднялось давление. Учительница-совместитель, которая вела русский и литературу в пятых и шестых классах, тоже слегла с кашлем и насморком. Директриса ходила по школе в одноразовой медицинской маске.

– Работать вообще некому, – заключила Карина Васильевна. – Географичка на сохранении лежит – так на меня ещё и географию повесили, представляете?

Маша задумалась. Больничный лист существенно уменьшал размер её мартовской зарплаты, а если прикинуть, какую сумму она получит за февраль после снятия надбавок… Нет, решила Маша – будь что будет, а на работу надо выйти. Тем более что с Горячевой она в ближайшие дни не встретится, а значит, ей обеспечено несколько спокойных дней.

В среду Маша уже вела уроки по своему обычному расписанию. Тело весь день было вялым, ватным. Горло болело не переставая; уже на втором уроке Маша сорвала голос.

В конце большой перемены на её рабочем столе неведомо откуда появилась красивая белая кружка с горячим молоком. Как ни пыталась Маша узнать у девятиклассников имя и фамилию её хозяина, дети молчали, как партизаны, – только хитро переглядывались. Точно такую же кружку Маша обнаружила в пустой учительской, когда пришла туда после пятого урока. На белом блестящем боку красным несмываемым маркером кто-то написал печатными буквами: «Иртышовой М. А.». Благодаря таинственному помощнику Маша в тот день продержалась до самого вечера.

После окончания шестого урока в кабинет русского и литературы заглянул Алёша. Ни про какое молоко он, понятное дело, слыхом не слыхивал.

Зато Алёша неожиданно встал на защиту Красневского. Он завёл разговор о Даниле, когда Маша уже закрывала кабинет.

– Давайте больше никто не будет обсуждать эту историю, – попросил он Машу. – С Данилой и так уже полкласса не общается. Думаете, легко человеку?

Алёша пошёл провожать её до учительского гардероба.

– Ты не понимаешь, – объясняла Маша. – Подлость обязательно нужно вытащить на свет и назвать по имени. Только тогда она исчезнет.

Маша взяла слишком высокую, пафосную ноту, и голос сорвался – она закашлялась и замолчала.

– Не напрягайте связки, – сказал Алёша. – И