Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

Зачарованное место степенных прогулок, глубоких неожиданных прозрений… Каких именно, ласточка моя? Что нет в помине никакого некрополиса, постановочного квазибытия! Мираж, морок сознания! Это идея погребения так извращает мысль, что мертвец подобен пшеничному зерну. Вот чем полезным может прорасти могила?! Какие всходы даст трупный посев?! Обитатель гроба давно истлел в земле, дух отлетел, душа пошла на стол к высшим силам. Остались трупный червь да сорняк!..

Мертвец пугает дважды. Сперва отстранённостью, запредельным эгоизмом погружения в самоё себя. Так детям невыносим вид спящих родителей. Бедняжки тормошат: «Встань, пробудись, любезный батюшка; глазки открой, поговори со мной, родная матушка!..» В этом суть похоронных плачей. Очнись, пробудись, милая моя!..

Второй же испуг, что мертвец всё-таки безындивидуально жив! Загадочным гниением, бродящим в его теле, как закваска.

Не нравственный закон, не совесть, а Мерзость лежит в основе Различения, главного умственного механизма, дающего нам представление о мире и себе. Мерзость делает нас людьми, упорядочивая сущее в базовой дихотомии: омерзительное и всё прочее. Отвратительны бульканье и брожение, вонь и смрад, желеобразность, липкость, вязкость и червивое кишение, жгутики и ложноножки, пузырчатость, судорожная чавкающая перистальтика.

Кто б спорил, что всякое кладбище – мортуальный заповедник, философское Лукоморье, мемориальный парк. Но в первую очередь это Котёл Трансформаций, Перегонный Куб Вечности, где беспрерывно кипит человеческая органика, конденсируются энергии страха, испарения боли, питающие берега сточных вод постсмертия. Именно так следует это называть. Расхожее слово «посмертие» – вульгаризм, сродни «колидору» с «каклетой». К истинной Смерти постсмертие имеет весьма опосредованное отношение. Вопреки общему корню, в них никакого метафизического родства. Смерть – тотальное отсутствие. Распылена в мироздании. Ни форм, ни смыслов, при этом присуща всему. Постсмертие же – побочный самостоятельный продукт, альтернативная не-реальность. Кому-то нравится величать эти магические помои Астралом. И несложно вообразить, что за сущности приходят туда на «водопой». Поэтому кладбище – это ещё и перекрестье миров: человеческого и инфернального.

Увы, милая, на кладбище не водятся опрятные мертвецы. Лишь тени, выхолощенные оболочки – чаще никчёмные, иногда агрессивные, вампирические. Заодно превеликое множество тёмных сущностей – хищников и падальщиков Астрала. Хватает и незадачливых некромантов, губящих тела и души:

Здесь на погостных перекрёстках

Копытца бесов и чертей!

Колдунья в люрексовых блёстках

Наводит порчу без затей…

В биологии издавна существует классификация на «царства»: животные, растения, грибы, бактерии. Так же обстоит дело и с потусторонним. Бесовско-демоническое царство – обитатели нематериальных измерений. Они умеют показывать всякие гнусные «фокусы», за которыми и обращается к ним колдовская братия. Специфика имматериума в том, что сам по себе он не в силах проникнуть в людской мир. Проводником является маг. Происходит формат симбиоза, «ты мне – я тебе»: иуда открывает лаз и скармливает соплеменника тёмным, взамен получая личные выгоды…

Впрочем, добропорядочному обывателю не стоит бояться потусторонней флоры-фауны кладбищ. В группе риска только любопытные контактёры. Места захоронений ошибочно как идеализировать, так и демонизировать. Сами по себе они, скорее, нейтральны.

Кладбища, хоть и разнятся грунтами и гектарами, близнецы по структуре. Схематично это напоминает соты. Отсюда и системная взаимосвязанность. Их неспроста называют «разумными ландшафтами». Кладбища «знают» друг о друге, постоянно обмениваясь информацией. Поэтому и случайным гостям, и некромантам необходимо строго соблюдать правила коммуникации. Если незадачливого практика «изгонит» одно кладбище, не факт, что примет иное.

Неверно также утверждать, что какое-то кладбище «лучше» другого. Природные красоты, размеры, статусные захоронения – внешние, субъективные параметры. Существенно лишь, что все некрополи – рукотворные оккультные экомашины утилизации, и назначение их сводится к простой сути, заложенной в двух, казалось бы, взаимоисключающих инстинктах: побыстрее избавиться от умершего и сохранить его поблизости. Связь с реальной подоплёкой этих первичных мотивов погребена под палимпсестом всевозможных метафизических гипотез, но истина настолько очевидна, что невидима. Кладбище – ритуальная имитация процесса возвращения феномена в Глубинную Реальность. В сути, мы имеем дело с буквализацией Божественной технологии, выразившейся в «закопать» вместо «спасти и сохранить». Однако ж милость Создателя безраздельна, что жалкий ритуальный симулякр кое-как работает – феномен возвращается в Дом Бытия, но возникают и непредвиденные побочные явления, как постсмертие и его обитатели.

В смерти исчезают навсегда, но на территории «перегонного куба» ещё долгие годы разлагаются концентраты различных человеческих информаций; говоря языком программирования, «софт»: рефлексы, инстинкты, привычки. Личность рассыпается на утилиты и файлы. Колдовская братия называет их по старинке «мертвяками», хотя правильнее термин «оболочки» – он точнее отражает природу этих существ, а именно бессубъектность. Да, оболочки сохраняют фрагментарное сознание, эпизодическую память. На уровне энергетической рефлекторики совершают стереотипные действия, воспроизводят одинаковые фразы. Зацикленная «мать» будет находиться в вечных поисках своего ребёнка, пока программа сама собой не истощится, а призрак-мизантроп замучает окружающих ночными завываниями: «Seid ihr alle verdammt!» Но насколько оболочки соотносятся с теми, кто когда-то жил, любил, работал, воспитывал детей, болел, страдал, а затем умер? Да примерно так же, как голос на пластинке – с личностью давно почившего исполнителя, то есть никак, чисто символически. Просто эхо. Спустя какой-то период оболочки окончательно разлагаются, становясь подобием кладбищенского ила. Встречаются и оболочки-долгожители, те, кто мутирует в паразитов, прилепляясь к неопытным колдунам, – наш Сапогов на заре своей карьеры наглядный тому пример.

Ведьмаки, чернокнижники и некроманты жалуют Погостный мир больше Бесовского. Да, инфернальное обладает впечатляющим ресурсом, но и требует немало взамен. Поди потом разойдись с амбициозным демоном или бесом. Для обитателей иных измерений человек – всегда дойная корова. Сложные сущности желают лишь одного – подпитаться энергией материального мира. Обычных людей «жрут» просто так, с колдуном же заключается формальный договор: в обмен за «услуги» вторая сторона обязуется вдоволь насыщать демонического покровителя. Будет стараться – сотрудничество пройдёт без видимого ущерба для здоровья; облажается – сам станет пищей. В фильмах про мафию точно показана хищническая суть подобных отношений: мелкий гангстер получает уличную «вотчину» с наркодилерами, проститутками, кафешками и прочими магазинчиками, но при этом обязан заносить «конверт» старшим боссам; если по какой причине улица конверт не наполнит – либо доложишь своё, либо в гетто появится новый смотрящий.

«Мертвяк» же – не субъект и в порче играет роль специи, усилителя вкуса, вроде глутамата натрия. С ним всякое чародейство в разы эффективней: цепляй на жертву, и voila – выест, сгубит. Но имеются и свои издержки. Если заартачится, договориться с ним или принудить невозможно. Проще переделать порчу на другой могиле. На колдовском майдане, где ошивался Андрей Тимофеевич, кто-то из ведьмаков, Леонтьич или Пантелеймоныч, рассказывал, что устроил «вражине» подселение с солдатского захоронения. Но вместо того чтоб губить, мёртвый солдат стал жертву оберегать