День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов

момент в несколько секунд, когда образуются проплешины, толпа редеет, и тогда-то и надо успеть начать подъем. Удобнее всего занять «бровку», примкнуть тележку к стене вплоть, чтоб уж никто больше в щель не сунулся, и вдоль стены подниматься, боком, одной рукой вздергивая за собой тележку, а другой помогая, опираясь, перебирая, подтягивая себя за поручень… Так я и сделал… Когда никто не мешает, можно подниматься со вниманием, осторожно и неторопливо. Шаг левой ногой, дерг, тележка переваливается колесами на другую ступеньку, выше, приставить правую, новый шаг левой ногой, дерг… Пять-шесть ступенек позади. Слышно, как тормозят составы на платформах. И вот — топот, цок, шмыг — первые, самые резвые пассажиры летят мимо. Лестница скоро заполняется. Вот уж сплошь полна. Теснота, идут кругом меня все медленнее, толчки, спотыкания… Взял первый пролет, пошел без отдыха на второй. А мне навстречу — бабуля. Спускается, лоб в лоб. Неудача. Попросить ее посторониться нельзя — ей хуже, опаснее. Иду в обход. Когда без поручня, нет боковой опоры, гораздо тяжелее. Ноги скользят, кисти сами разжимаются от напряжения. Взмок. Сколько раз говорил себе: не нагружай столько. Не дотяну. Бабуля прошла, спустилась. Поток делится, текуче обымая меня. К поручню теперь не пробиться — и там бегут. Парень какой-то спрашивает: «Помочь?» — «Не надо!» Снизу, с другого конца брать тележку нельзя, сейчас же ползет, складывается, и если нагружено с верхом, пачки с нее попрыгают… Немного осталось. Ну. Еще. Еще чуть. «Ползет тут» — слышу. И не усмотрел. Как раз снизу, за ободок с другой стороны тележку поднял военный. Я закричал: «Отпустите! Нельзя!» — «Да ладно, — говорит. — Помогу». На весу тележка сжалась, смялась вовнутрь, пачки угрожающе зашевелились. Прибавил скорость, авось пронесет. Военный споткнулся и тележку выронил. «Вот идиот» — про себя отругал я его. Он быстро справился с замешательством, догнал и опять поднял. Уползла, из-под веревки, сорвалась и поскакала по ступенькам вниз пачка книг. Ну, эта упакована, в перевязи, ничего. Теперь, вижу, коробка ползет. Встал. «Отпустите», — говорю военному. Он отпустил, и когда ставил тележку, стукнул колесами, и она, распрямившись, наддала брюхом. Коробка упала, раскрылась и на несколько ступенек скатилась вниз — посыпались под ноги бегущим книги. Я отпустил тележку, пристроил на ступеньках лежа, а сам, расталкивая толпу, крича: «Осторожнее!», побежал собирать. Военный, чувствуя себя виноватым, помогал. Книг, конечно, не уберечь в такой давке. Кто попроворнее и видит, что под ногами книга, поднимет, передаст, но большинство либо нерасторопны, либо не хотят ничего видеть, наступают, мнут, шибают ногами. Но, что удивительно, не крадут. «Раззява, рохля» — это, слышу, мне. Военный, ползая вместе со мной среди цокающей обуви, защищает: «С каждым может случиться». Кое-как собрали, побросали в коробку, а тут новое дело. Вижу, наверху один пассажир от моей тележки никак отцепиться не может — влетел брючиной в колесо, видно, на стопорную шпонку сел. «Стой! — кричу. — Не двигайся! Сейчас освобожу!» Какой там, некогда всем. Стоит, рвет ногу, ругается. Выдрал-таки брючину, клок ткани на колесе оставил и, конечно, всю мне поклажу растряс; увидел, что натворил, и скорей драла. Полетели, покатились вниз, навстречу ко мне, пачки, коробки. Из коробок опять посыпалось. Завал. Полный завал. Однако делать нечего — на колени и собирать. «Вы извините, — говорит военный. — Я пойду. Понимаете, времени нет». — «Конечно, конечно», — говорю, а про себя: помощники хреновы. Голова шалая сделалась. Орут, бегут, бранятся. Сбегал наверх, вытянул тележку с остатками, оттащил в сторонку, где потише. Вернулся на лестницу собирать. Две женщины помогали. Часть россыпи вместе отнесли наверх, к тележке. Побежал вновь. Сверху глянул и залюбовался. Живописно. Открытки, карты, книги. Кто-то топнет, кто-то, подняв и раскрыв, смотрит, кто-то сочувственно собирает и складывает. Их тоже толкают. Ссоры, перепалки. И что-то так тоскливо вдруг сделалось. Захотелось плюнуть на все, сесть и завыть в голос. И пропади оно все пропадом… Нет, не сел. Не завыл. Пошел собирать. Огрызался, ругался, как чумовой. Книги в пыли, в грязи, со следами ботинок. Ну, гады, ведь вам же все вез, вам. Мотался челноком туда-сюда… Выдохся, но собрал, снес в кучу. Заново уложить, в порядок привести и сил нет. Сел на коробку верхом и ничего не хочу. Свял.

— Молодой человек, — слышу. — А вы скоро продавать начнете?

Вскинул голову, посмотрел. Женщины, организуются в очередь, ждут.

— А что? — спрашиваю уныло.

— Там у вас, мы видели, книги интересные. Мы хотели бы купить.

— Одну минуту.

Что делать? Люди хотят книгу.

Встал и задвигался.

Туз

Сразу видно: чин. Высокомерием, повелительностью так и веет. Явно неважный работник, коли так скрыть не может своего высокого положения — будто впереди себя несет свою значительность, гонор. Солидный, сытный, лоснящийся, лет пятидесяти пяти. Должно быть, случайно, против воли оказался в метро — шофер заболел или что-нибудь такое, в общем, нужда заставила опуститься. Дико, непривычно ему, что кругом толчея и люди снуют. Неприятно. Смотрит кисло, словно всем, что вокруг него, брезгает.

Шел мимо, однако, скользнув по витрине взглядом, вдруг надумал остановиться.

— Товарищ, подберите мне книгу. Самую хорошую. Подороже. Для подарка.

— А вы не хотите это сделать сами? Все перед вами.

— Нет, это ваша работа.

— Вы так считаете?

— Да. — И тоном, точно я у него в подчинении, поторопил: — И побыстрее. У меня мало времени.

Я столь скверно устроен, что тон приказа, ничем не оправданной требовательности, вызывает во мне реакцию как на нахальство — глухой, неостановимый протест; начинаю волноваться, сержусь и упрямо отказываюсь пойти навстречу.

Не ответив ему, я обслужил двух подошедших девушек. Они ушли, и мы вновь остались один на один.

— Почему вы не занимаетесь мною? — недовольно, с угрозой в голосе спросил он. — Обслуживаете каких-то девчонок, когда я…

— Почему каких-то?

— Не придирайтесь к словам. Лучше работайте как положено.

— Я и работаю. Как положено.

— Я, кажется, попросил вас подобрать книгу.

— У нас самообслуживание.

— Что?

— Самообслуживание. Прогрессивная форма торговли. Каждый сам себе выбирает книгу.

— Какой идиот это придумал?

— Не я.

— Знаю, что не вы. Хотя вы тоже умом не блещете! Болтаете тут… вместо того, чтобы обслужить покупателя.

— Я бы с удовольствием обслужил покупателя…

— Вот и обслужите.

— Если бы, во-первых, хотя бы приблизительно знал, что он хочет, и, во-вторых, то, что он хочет, было у меня на столе.

— Так на кой черт вы тогда здесь сидите?

— Охраняю. Сдачи даю.

— Сдачи он дает, — поморщился солидный товарищ. — Ну и лавочка.

— Не нравится?

— Не нравится.

— Зачем же время тратить? Я вас не держу.

— Хамите, молодой человек? Мне хамите?

— Что вы? Советую.

— Ну, довольно. — Он, вероятно, вспомнил, что торопится. —