Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

своей трехтонке перевозить пушку. — Тут твоя машина, Кирилл Сафронович, не пройдет… Даже для легких пушек придется толстый настил класть, этак ряда в три… Будем перетаскивать орудия не с помощью лошадиных, а своих собственных сил, где в два, а где и в семь потов, — и задумчиво добавил, — только бы не смешать этот пот с кровью…

— Так не бывает, — покачал головой Макухин.

— К сожалению, — в тон ему грустно вздохнул лейтенант.

Чутьем офицера он понимал, что именно здесь с боем, по заросшему кустарником, пропахшему багном гнилому месту начнет свое наступление 69-я армия. Были, конечно, и лучшие места для переправы: и река помельче, и берега покрепче, но на таких-то местах немцы сосредоточили большие силы. За форсирование здесь Днепра пришлось бы заплатить огромную цену, которая определялась не в рублях, а в человеческих судьбах.

— А как же я с машиной, Виктор? — когда они были наедине, Макухин по-прежнему называл командира просто по имени, а в присутствии солдат строго соблюдал субординацию, обращался на «вы» и говорил: «Товарищ лейтенант!»

— А с машиной, — Званцов немного подумал, как бы взвешивая все «за» и «против», и покачал головой. — А с машиной ты переедешь после… Гать посолиднее укрепят, да и мы, оказавшись там, — кивнул он на противоположный берег, — не позволим фрицам мутить и без того мутное болото… А пушки мы и по хлипкому настилу перетащим, коли придется на плечах перенесем…

Июньский день 1944 года, безоблачный и знойный, тем, кто начинал войну от границы, напоминал 22 июня 1941 года. Однако содержание нового дня было совсем иное.

— Ну, что, ребята, потревожим царство водяного! — старался пошутить Званцов, находясь среди пехотинцев взвода, которым было вовсе не до шуток: почти каждый думал о том, что эта хлябь может стать его могилой. — Вы что так зажурились, мне пушку тащить по болоту и то я, как видите, не падаю духом… Сколько дорог мы уже прошли вместе, пойдем и дальше.

Двухчасовая артиллерийская подготовка возвестила утро 24 июня. На каждом километре фронта по двести и более орудий обрушивали на немецкие позиции сотни тонн металла и ураган огня. Саперы двинули вперед плоты и лодки, под шквальным огнем противника сооружали гати. По ним и на подручных средствах в наступление пошла пехота, вслед за которой двинулись танки и другая боевая техника. Появились заготовленные заранее волокуши для пулеметов, минометов и легкой артиллерии. Вместе с пехотой по бревенчатому настилу бойцы лейтенанта Званцова своими силами катили сорокопятки.

— Где тот водяной? — преодолевая тяжесть и страх, начали уже шутить бойцы.

— Под корягой!

— Может и он впервые попал в такой переплет, бедолага!

Выкатив на сухое место первую пушку, артиллеристы, прикрывая чумазую пехоту, сходу открывали огонь по немецким траншеям, которых Виктор впоследствии насчитал до пяти. Перед каждой траншеей стояли проволочные заграждения в один, два, а то и в три ряда, а между ними узкие пространства, утыканные замаскированными противопехотными и противотанковыми минами, что сильно затрудняло продвижение пехотинцев и техники.

Неистово ревя моторами, на помощь тем, кто уже перебрался на противоположный берег реки и теперь вел бой, разрывая плотную оборону врага, танк за танком, снабженные фашинами, бревнами и специальными треугольниками для перехода через противотанковые рвы, лезли в топь и с невероятными усилиями преодолевали ее, далеко отбрасывая гусеницами комья грязи и фонтаны воды, зажигая на концах стволов огненные факелы выстрелов. Не всем было суждено перейти этот короткий, но неимоверно трудный и опасный путь. Топь стала братской могилой для многих и многих красноармейцев.

С великим трудом и большими жертвами немцы были оттеснены от реки. И только тогда по более прочным настилам через болото двинулся автотранспорт со снарядами, другими военными грузами. Следуя за батареей, Макухин первым повел свою трехтонку. Настил был зыбким и узким и требовалось большое мастерство вождения автомобиля в этих условиях. Но это не тревожило Макухина, он крепко держал руль в руках, продвигаясь вперед сквозь частые столбы воды, дыма и грязи, встававшие и далеко, и рядом, спереди и сзади, справа и слева от настила. Из дальнобойных орудий немцы продолжали обстреливать переправу. Постоянно вились над ней самолеты с крестами на крыльях. Оставалось метров пятнадцать до берега: там суша, там батарея лейтенанта Званцова…

Макухин с ювелирной точностью вел свою автомашину до той минуты, когда впереди, совсем близко от тупого носа трехтонки поднялся черный фонтан взрыва снаряда, разорванные на куски бревна метнуло вверх, разнесло в стороны, осколки ударили по стеклу автомобиля. Макухин почувствовал жгучую боль в правом плече, руки бессильно упали с руля. Машина двигателем клюнула в брешь разорванного настила и стала быстро погружаться в мутное месиво. Теряя сознание, Макухин на мгновение почувствовал свое безысходное положение. «Виктор, Виктор, я не успеваю», — звучало у него где-то в подсознании. А потом и вовсе наступила мутная, вязкая тишина, трехтонка почти вертикально стала быстро погружаться в болото. О спасении водителя в такой ситуации не могло быть и речи, тем более, что и следом идущие автомашины стали крениться налево, направо или, как трехтонка Макухина, двигателем вниз…

О гибели своего водителя Виктор узнал, когда танки 1-го гвардейского танкового корпуса генерала Панова прошли мимо батареи, не встречая уже ожесточенного огня немецкой обороны, двинулись к населенному пункту Брожа, обходя с юга и запада бобруйский узел сопротивления.

— Я же говорил, что видел о Кирилле плохой сон, — на небритом лице Чугункова отпечаталась искренняя печаль, — а мне не верили, — ныл он, прислонившись спиной к колесу пушки.

— А если бы и поверили, то что — уберегли бы мы Кирилла Сафроновича? — взглянул на Чугункова Виктор и ему стало не по себе: от первоначального орудийного расчета они остались вдвоем. — Влас, да ты не убивайся так, война, сам понимаешь, — ему стало жалко Чугункова, — война без нашего желания определяет каждому свой срок… У меня у самого сердце разрывается! Ну, выше голову! — и голос Виктора дрогнул, Чугунков был намного старше его и почти в отцы годился. Со своей стороны, и Чугунков внутренне относился к лейтенанту, как к родному сыну, хотя и понимал — он командир, причем готов был биться об заклад: командир толковый, главное, не изувер. В иных подразделениях офицеры и зуботычинами угощают подчиненных, а потом, идя в атаку, оглядываются, как бы не влепили в спину своего же свинца.

Батарея Званцова меняла позицию, перетаскивая орудия через вражеские траншеи. Зная немецкую педантичность, Виктор не удивлялся тому, как фашисты готовились к обороне, сколько оборудовали одиночных и парных стрелковых ячеек, пулеметных площадок, вынесенных вперед метров на 5–6. То