Создатель эха - Ричард Пауэрс

– Книга устаревшая, но крутая. Лучше в жизни не читал. Правда, не уверен, что я ее понял.

Она выводила его на долгие прогулки под летним солнцем. Июль, казалось, длился вечность, и им не оставалось ничего другого, как терпеть и бродить, потея и изнывая от жажды. Они часами слонялись по иссушенным полям, словно члены местной администрации, фиксирующие урожай в регионе. С собой они брали Блэки номер два.

– А дворняжка-то ничего, почти как моя, – сказал Марк. – В одном отличается – не такая послушная.

Бывало, он соглашался и на компанию Карин, но с условием: та должна молчать и идти позади.

Барбара стойко выносила треп Марка о моддинге автомобилей, а вот Карин уже тошнило от этой темы.

– Как вижу машину – так руки и чешутся ее улучшить, – сказал Марк. И пустился в подробные описания анатомии транспортного средства, которое собирал в воображении – чудовищный гибрид пикапа-внедорожника с огромными колесами от «бигфута». Карин, на которую не обращали внимания, плелась в метрах сорока позади и изучала приемы женщины. Барбара отвлекала внимание брата, помогала ему переключиться и успокоиться. Восхищенно слушала перечисляемые запчасти, а потом, как бы мимоходом, подняла палец в воздух.

– Слышишь? Что это за звук?

Вот так она и подтолкнула Марка прислушаться к пению цикад, которого он не слышал с пятнадцати лет. Барбара Гиллеспи – единственный на планете человек, способный ненавязчиво убеждать других; Карин могла только позавидовать ее самообладанию: понять, а уж тем более сымитировать поведение женщины ей попросту не дано. И видеть в Барбаре то, что она хотела иметь сама, оказалось больно. Но шансов стать Барбарой у Карин было не больше, чем у светлячка – маяком. Другая женщина вписывалась в мир Марка лучше, чем сестра.

Марк ради своей Барби был готов на все. Однажды вечером Карин застала их на кухне: они склонили головы над книгой по искусству, почти как Джоан Шлютер и ее последний пастор – над Священным Писанием. Книга называлась «Путеводитель по невидимому: 100 художников, которые открыли нам глаза». Судя по всему, очередной томик с секретной полки Барбары. Карин попятилась, опасаясь, что Марк вспылит и прогонит ее. Но тот не заметил прибытия гостя, лишь зачарованно осматривал «Дом и деревья» Сезанна. Пальцы Барбары скользили по изображению, переплетаясь со стволами деревьев. Марк уткнулся в страницу носом, отслеживая каждый мазок мастихина. Картина будоражила чувства, задевала что-то внутри. Карин сразу поняла, в чем дело: их старая ферма, пристройка к тяжелому детству, дом, ипотеку за который отец пытался погасить, опыляя посевы с сельскохозяйственного самолета «Грумман». Она не удержалась:

– Узнал место, верно?

Марк обернулся, как медведь, застигнутый врасплох во время поиска пищи.

– Его не существует. – Он указал на собственный череп. – Всего лишь долбанная фантазия, вот и все.

Карин отпрянула, словно от замаха; но пальцы Барбары легли на ладонь Марка. Прикосновение было сродни переключателю: Марк вернулся к развороту, от ярости не осталось и следа. Он схватил книгу и принялся листать ее, как кинеограф из шедевров.

– Кто все это делает? Нет, вы посмотрите! Как долго это все происходит? Где я всю свою жизнь был?

Унять дрожь у Карин вышло только через несколько минут. Однажды, восемь лет назад, он ударил ее наотмашь и разбил губу за то, что назвала его засранцем, на которого нельзя положиться. А сейчас он причинял ей боль, сам того не желая и не зная. Так он и завязнет, похлеще отца: не сможет найти работу, будет смотреть передачи о природе и книги по искусству и реагировать на малейший дискомфорт неистовой яростью. А после, просветлев, озадаченно обмякнет, не веря, что совершил.

Карин подкосило: он до конца жизни будет от нее зависеть. А она еще не раз его подведет, как подвела родителей тем, что не сумела защитить их от собственных, низменных побуждений. От ее стараний Марку только хуже. Она спала и видела, как он становился таким, каким никогда уже не будет, человеком, которым когда-то являлся, хоть Карин и начала сомневаться, была ли между до и после разница. Сил на то, чтобы пережить еще одну утрату невинности, у нее попросту не осталось. Она опустилась на складной стул. Дорога ее жизни закончилась тупиком. Предстоящие годы обвалились, став тяжелым надгробием. Легкое прикосновение к предплечью вытащило ее из-под обломков.

Она подняла глаза на Барбару; лицо женщины выражало все то же, что и всегда. Барбара убрала руку и продолжила знакомить Марка с успокаивающей книгой. Она знала имена всех художников, даже не подглядывая в подписи. Заботилась ли она так обо всех выписанных пациентах? Почему выбрала Шлютеров? Карин боялась спросить. Визиты вскоре закончатся. И все же Барбара сидела за кухонным столом, составляла компанию Марку и помогала ему узреть невидимое.

В тот вечер женщины ушли вместе. Карин проводила Барбару до машины.

– Послушай. Не знаю, как выразить. Я у тебя в долгу. Мне вовек не отплатить за твою доброту. Вовек.

Барбара сморщила нос.

– Пфф. Скажешь тоже. Спасибо, что разрешила заехать.

– Я серьезно. Он бы пропал без тебя. А я… Мне бы еще хуже стало.

Кажется, перегнула палку: женщина съежилась, приготовилась убежать.

– Мне не сложно. Я это делаю и для себя тоже.

– Если тебе что-нибудь – неважно что – понадобится, пожалуйста, пожалуйста…

Барбара взглянула на нее, будто подтверждая, что, возможно, однажды такой день и правда наступит. Но тут же, к удивлению Карин, поспешила уйти:

– Как знать? Может, так случится, что за нами тоже нужно будет присматривать.

Даже Мышкетеры не смущали Барбару. Когда они пересекались у Марка, Рупп и Кейн уговаривали ее сыграть в пятикарточный стад или с двух рук. Какую бы игру они ни придумывали, Барбара всегда соглашалась. Когда она была рядом, Марк находил выход из лабиринта разума. Кейн не мог удержаться и устраивал с ней дебаты – о войне с терроризмом, о необходимости ограничить гражданские свободы, о неуязвимом американском образе жизни, которому почему-то постоянно угрожают. Спорщиком он был грубым, легко заводился, постоянно подкреплял аргументы подробной и постоянно меняющейся статистикой. Барбара разбивала его в пух и прах. Нечестно было даже выпускать Дуэйна один на один с ней ринг. Однажды он сослался на одну из поправок к конституции США, а она возразила, процитировав весь документ целиком. Он выбежал из комнаты с оглушительным криком:

– Ну, может, в твоей Конституции так и написано!

Рупп приставал к женщине добросовестно, с чувством долга, прибегая к все более отчаянным уловкам. Не поможете с домашним хорьком? Не хотите на выставку моделей ракет? Не поможете пооблизывать конверты? Для благотворительного вечера. Она игриво его отфутболивала. Купи ему намордник. Боюсь, тебя ждет одиночный полет. Найми помощников. Все ждали следующего шага. Все,