Создатель эха - Ричард Пауэрс

Карин помогала ровно столько, сколько позволяли. Ей нравилось возить брата на часовые сеансы когнитивной терапии, на которые тот соглашался с все большей неохотой. По пути с третьего сеанса она осторожно, не нарушая никаких запретов, осведомилась, как все прошло.

– Как у тебя с доктором Тауэр?

– Все хорошо, – сказал Марк, не отрывая, как и всегда, глаз от дороги. – Кажется, от терапии мне и правда лучше.

Перед четвертым сеансом Марк потребовал отвести его в отделение интенсивной терапии. Он остановил первую попавшуюся на этаже медсестру, рассказал ей свою историю и показал записку. Растерянная женщина пообещала позвонить, если что-то узнает.

– Заметила? – спросил он, когда Карин повела его к кабинету доктора Тауэр. – Она ушла от ответа. Уверяла, что в первую ночь ко мне не пускали никого, кроме ближайших родственников. Но ты говорила, что тебя пустили. Несостыковочка!

Она покачала головой, решив не спорить с логикой его мира.

– Ты прав, Марк. Несостыковка.

Конца сеанса она ждала в больничном кафетерии, вычисляя степень своего самообмана. Терапия не принесла заметных улучшений. Карин уповала на медицину, как мать – на Откровение Иоанна Богослова. Научные аргументы Вебера звучали вполне здраво. Но и Марк был уверен в своей объективности. И с каждым днем все больше убеждался, как Карин далека от реальности.

Когда он вышел из кабинета, Карин предложила поужинать.

– Может, в кафе «Дочь фермера» в Гранд-Айленде?

– Ни фига себе! – на его лице смешались страх и радость. – Это ж мое любимое заведение во всем этом забытым богом мире. Откуда узнала? У парней выпытала?

Ей стало стыдно за все человеческое.

– Я знаю тебя. И твои вкусы.

Он пожал плечами.

– А что? Вдруг ты обладаешь скрытыми способностями? Надо бы тебя обследовать.

Марк с друзьями часто проезжали сорок пять миль, чтобы поесть ту же самую говядину, которую можно заказать в полудюжине заведений в Карни. Карин никогда не понимала, чем им так нравится «Дочь фермера», но теперь даже радовалась путешествию. Оказавшись заложником долгой поездки, Марк задумчиво молчал почти всю дорогу. С переднего сиденья – «кресла смерти», как он его назвал, – он провожал взглядом поля пшеницы, сои и кукурузы, выискивая малейшие выбивающиеся из ландшафта детали. Вслух читал дорожные знаки:

– Станьте опекуном шоссе. Шоссе! Неужели у нас столько сирот-дорог в стране? Кто бы мог подумать.

Карин сдерживалась, пока они не выехали на спокойный отрезок между Шелтоном и Вуд Ривер. Медицина ее предала, так что хранить верность было не обязательно. Она начала расспросы.

– Что тебе больше всего не нравится в докторе Тауэр?

Головой он почти лежал на приборной панели – высматривал ястреба, кружившего над машиной.

– Мозг мне выносит. Спрашивает о всякой прошлой ерунде. Что изменилось, что осталось прежним. Я ей говорю: хочешь знать, что произошло дохрена лет назад? Иди купи книгу по истории древнего мира.

Ястреб отстал. Марк выпрямился и наклонился к ней.

– «Что ты делал, когда в детстве злился на сестру?» Да какая разница? Странный вопрос, тебе не кажется? Все обо мне знать хочет. И заставить меня взглянуть на все под другим углом.

От его заговорщического тона у Карин участился пульс. Она вспомнила, как они вместе тайно сопротивлялись жуткой, насаждаемой родителям реальности. Марк снова предлагал ей союз. Безумный, но все же союз. Они оба – подходящие кандидаты. Желание подыграть захлестнуло Карин так сильно, что закружилась голова. Она сделала медленный, глубокий вдох.

– Во-первых, Марк, никто ничего тебя делать не заставляет.

– Фух. Прям облегчение.

– Доктор Тауэр хочет понять, что у тебя на уме.

– А чего тогда еще раз не засунут в огромный сканер? Им стоит нормально отладить эти штуковины. Тебя в эту трубу пихали когда-нибудь? Шум жуткий. Как будто в автомастерской череп пилят. И не пошевелиться. Даже подбородок ремнями пристегнут. И здоровый там свихнется. Чтение мыслей через компьютер.

Карин решила не продолжать разговор, и они молчали до самого Гранд Айленда. Вдоль Платт шло лето. Мерцающий мираж, выжженно-зеленая стена довлеющей жары, что превратила Равнины в образец забытой богом бесплодности, вселяла в Карин свободу. Пульсирующая сетка улиц Чикаго, словно выстроенная из «Лего», угнетала. Скалистые горы выводили ее из себя. Глянцевый блеск Лос-Анджелеса отдавал истерической слепотой. А это место хотя бы знакомо. Вдоволь пустого пространства, где можно исчезнуть.

«Дочь фермера» расположилась за окнами бывшего магазина восьмидесятых годов девятнадцатого века: из-за стекла выглядывали панели из вишневой древесины и стены, увешанные ржавеющими сельскохозяйственными инструментами. Пародия Небраски на саму себя. Хозяйка-бабуля приветствовала их как нашедшихся спустя долгие годы друзей, и Карин ответила ей в той же манере.

– Они что-то тут поменяли, – настаивал Марк, когда они сели за стол. – Но пока не понимаю, что именно. Как после рехаба. Раньше все смотрелось поновее.

А когда заказывали еду, он сказал:

– Меню такое же, но еда не та.

За блюдо он принялся решительно, но без особой радости.

– Доктор Тауэр хочет помочь тебе разобраться в мыслях, – повторила Карин. – И таким образом все собрать воедино.

– Ага. Понятно. Считаешь, я на части разваливаюсь?

– Ну… – Вот она-то уж точно разваливалась. – Как ты себя чувствуешь?

– Во, она то же самое постоянно спрашивает. Чувствую себя прекрасно, как никогда. Раньше было намного хуже, знаешь ли.

– Вот уж точно. Ты сейчас и ты в это же время пять месяцев назад – просто небо и земля.

Он рассмеялся.

– Как может «это же время» быть пять месяцев назад?

Она взволнованно замахала руками. Слова, приходившие на ум, превращались в бессмысленные фигуры речи.

– Марк, после того как тебя вырезали из машины, ты еще несколько дней ничего не видел, не мог двигаться и говорить. Едва ли был человеком. Но потом произошло чудо. Так врачи сказали.

– Ага. Спасибо мне и Иисусу.

– Ты многое преодолел, а с доктором Тауэр сможешь еще больше. Может, тебе и правда станет легче.

– Мне было бы легче, если бы та авария никогда не случалась. Ты будешь доедать картошку?

– Марк, я серьезно. Ты же хочешь снова стать собой?

– Ты о чем? – Он издал звук, похожий на смешок. – Я – это я, и точка. Кем еще мне себя чувствовать?

Карин не посмела ответить. Когда официант принес счет за скромный обед, она потянулась к чеку. Он схватил ее за руку.

– Ты что делаешь? Тебе нельзя платить. Ты же женщина.

– Но я ведь тебя пригласила.

– Верно. – Марк задумчиво покрутил в руках перечницу. – Я не понимаю. Ты хочешь за меня заплатить? – В тоне голоса слышались дразнящие нотки. – Это что, свидание? А, нет. Постой. Я забыл. Инцест.

К столу подошла официантка и взяла кредитную карточку Карин. Скоро она превысит лимит, и придется оформлять новую. Еще через пять месяцев страховка матери – сбережения, которые Карин не хотела трогать и которые обещала потратить на благое дело, – полностью иссякнет.

– Это, кстати, очередное доказательство того, что ты – не